Сибирские огни, 1937, № 4

— Вот, не думал я, не гадал! Да ведь эхо Петрушка, племянник двоюродный! Ах, ты, господи! — Разве ж ты сентенцию не слышал, koi- да читали? — Да нет, я по рынку ходил, господи! Было у Федора Лелеснева много родни, кругом родня по всем заводам и рудникам Колывано-Воскресенским. И когда рудозна­ тец видел, что мучат родного человека — ему казалось, будто его самого мучат. Был он как старый кедр со многими отростками и ветвями, и больно было ему, когда отламы­ вали ветвь. — Куда ж его?.. — бормотал старик, и подслеповатые глаза наполнялись слезами. В острог, что ли, поведут! Повидаться бы, спину ему полечить, спадобье знаю от кну­ та... Неизвестно, что было бы дальше, но по­ дошли к Федору Лелесневу степенные ма­ стеровые, немногим его моложе, и один про­ изнес: — Ищем тебя, Феденька, провиант смо­ треть по обряду. — Сейчас, сейчас, — заторопился рудо­ знатец. — Дело мирское, как не посмотреть. Обновки я прикупил семье своей, токмо придется домой завернуть. — Как тебе, Федор Иваныч, угодно. Мы и нести обновку подсобим, коль угодно тебе. Мастеровые относились к нему весьма почтительно. Еще бы: никто не знает руды лучше, чем этот старик, к тому же сама ца­ рица его наградила. И пошли они все вместе с площади. Фе­ дор Лелеснев оглядывался, качал головой. Жаль было двоюродного племянника, нака­ занного кнутом. Но помочь нельзя. Разве казна из когтей своих беглого работника вы­ пустит? Это все равно, как волк дерет зай­ ца. ★ — Нет, — сказал Федор Лелеснев. — Не годится сей провиант, принять его не мо­ жем. Сей провиант более подобен толченой РУД». Он держал на ладони комок затхлой, сле­ жавшейся муки, мало пригодной в ппщу. Низко нависали каменные своды провиант­ ского магазейна. Несколько мастеровых -- почтенные люди, избранные миром, прошли сюда для осмотра припасов. Этот обычай удержался с тех времен, когда на заводах Демидова работали не только крепостные, но и свободные люди по вольному найму. Уже десятка два лет работники Колывано-Вое- кресенских заводов числились «.подкоренны­ ми», крепоетными самого царя или цари­ цы, но кое-какие вольности еще оставались у них. Была главная вольность: продукты, закупаемые казной для снабжения рабочих «по божеским ценам», принимались не толь­ ко заводским начальством, но и выборными от работников. Злыми глазами смотрели на Федора Леле- снева хлебный запасчик и шихтмейстер, приставленный к провиантским делам. Они сговорились между собой, нм было выгодно всучить мастеровым плохой хлеб. А этот старик мешает. — Напрасно, работные люди, не хотите сей хлеб принять себе в пользу и в насы­ щение, — досадливо говорил хлебный запас­ чик. — Всуе, всуе! — разгорячился он, и слова его, казалось, побежали по магазейну, как маленькие и злые, юркие мыши. Он и сам походил на крысу — маленький, суту­ лый, с острым бледным носом и посаженны­ ми близко друг от друга красноватыми глаз­ ками. Был к тому же одет в длиннополый се­ рый кафтан. — Всуе, всуе! А шихтмейстер по провиантским делам так обозлился, что пнул ногой мешок, напол­ ненный этим хлебом, поправил треуголку и пошел к выходу, как журавль, задрав голову, не глядя на рабочих и стуча в пол из дико­ го колыванского камня журавлиным клю­ вом — резной тростыо. — Может, примем? — опасливо шепнул Елчин рудознатцу. — Гневаются!.. Вышли они на улицу и рудознатец при- крыл слабые глаза рукой от солнечного блеска. Тут шихтмейстер стукнул своей тростью, и запасчик подхватил Лелеснева, отвел его в сторону н стал уговаривать: — Всуе противишься, стар человек! Не будь воле моей противен. Тщетно мудришь: мы люди могучие, что захотим творить, то и сотворим. Так сделаем, что и деньги остат­ ние не получишь, каковые тебе за прииск руд назначены... Лелеснев испуганно и негодующе отшат­ нулся. Но запасчик удержал его за полу, го­ воря вкрадчиво и будто бы доброжелательно. — Не обойдем тебя, старец, деньжонок подбросим... Деньжонок! ему? за это? — Вспомнил Федор Лелеснев купленную недавно картин­ ку, денежного дьявола... О родне подумал старик, о сыновьях, невестках, внуках, пле­ мянниках, кровных, двоюродных и троюрод­ ных. Сколько родных? Сразу даже не вспом­ нишь. Все — в тяжелой, окаянной работе.