Сибирские огни, 1937, № 4

ралом и потому оставшийся в подштанниках, вынул распаренный в горячем квасу веник, взгромоздился на полку и поклонился: — Просим, ваша светлость, откушать... Генерала растянули на полках, гарнизон­ ный солдат поддавал на каменку, Перфилька надел на голову треух, хлестал веником ге­ нерала. Истомленный, обессилевший генерал сладко стонал: — Ах!., хорошо!.. Воевода присел па пол и лил на себя шай­ ку за шайкой холодной воды. Жар донимал его., буйно колотилось сердце. После бапи геперала напоили романеей. Его превосходительство сожрал две сотпи пе­ льменей, рыгал от приятности и раздобрел. Тут воевода и приступил с делом к пему. — Ваше превосходительство., премного страхов натерпелись жители города нашего от поганых злодеев... — Ммм... — чавкал генерал и топорщил тараканьи усы, уставившись оловянными, как солдатские пуговки, глазами на юливше­ го воеводу. Сие чавканье хоть и не совсем деликатное, по для походного человека про­ стительное, должно было означать: «Слушаю, вас, почтенный воевода. Весь внимание». Воевода продолжал, потирая руки: — Я так и знал, ваше превосходитель­ ство... Разрешите для страху и зрения здеш­ него народу, который от злого и ложного его Невзорова разглашения слушался, труп сето злодея проволочить по улицам... И разрешите всем схваченным злодеям учинить поиск... Рука его. превосходительства потянулась к коньяку. Дожевывая, генерал прохрипел: —- Разреш... шаюю... После столь знатной бани и ужина с воз­ лиянием, его превосходительство завалился в перину и, забыв все неприятности похода, вздохнул сладко: — Недурственный град Челяба... 12 . Проснулся генерал от барабанного боя и криков. Генерал скликал Перфильку: — Что сие значит? Перфилька хоть и не военный, но вытя­ нулся в струнку и отрапортовал: — Вашего превосходительства приказ вы­ полнять изволют... Генерал оделся в лисью шубу и вышел на крыльцо. Посреди улицы тащилась измордо­ ванная хромая кляча, запряженная в дровни. Дровни покрыты грязной рогожей и на них лежал искалеченный труп человека. За дров­ нями шел гарнизонный барабанщик и бара­ банил часто и зазывпо. Хромую клячу вел под уздцы профос Федотка и выкрикивал гнусавым голосом: — Выходи, крещеные, выходи... У ворот обывательских изб жались бабы и ребята. За санями шла толпа. Конные то и дело подгоняли от ворот народ к дровням. С избитым, в кровоподтеках лицом лежал мертвый хорунжий Наум Невзоров. И каждый, кого подталкивали к дровням, должен был взять кнут и бить им труп... Генералу тоже поохотилось потешить ру­ ку. Он засучил рукав, сбежал с воеводского крыльца и подбежал к дровням... Он занес руку с кнутом... И в эту самую пору кто-то голосисто крик­ нул: — Палачч!.. Генерал побагровел, выпрямился: — Кто смел?.. Но толпа, понуро опустив голову, шла за дровнями, издавая слабый шум. И на кого ге­ нерал смотрел своими рачьими глазами, ни­ кто не отводил своих очей, а дерзко подни­ мал их навстречу. Огонь и мрак видел гене­ рал в уставленных на пего взорах. Генерал содрогнулся, спустил рукав, запахнул лисью шубу и трусливо заторопился к воеводской избе..., Преданный торговой казни для устраше­ ния народа труп хорунжего Наума Невзорова долго возили по Челябе... За дровнями поре­ дел народ. Профос Федотка охрип от зазыва- нья. У гарнизонного солдата ныли руки... К вечеру изуродованный труп хорунжего вывезли за городской вал и кинули на назь- мы... ...Для учинения строгих поисков наряжена была следственная комиссия. В оную вошли: товарищ исетского воеводы Свербеев, челя­ бинский бургомистр Боровинский, капитан де­ сятой легкой полевой команды фон-Сизинг и одиннадцатой легкой полевой команды Сума­ роков. Комиссия сия восседала в присутственной горнице исетской провинициальной канцеля­ рии. На столе, крытом зеленым сукном, стоя­ ло петровское зерцало и судьи строго и вели­ чественно взирали на судимых. Подле каждого виновника бунта стояло по два рядовых с саблями наголо. Главных зачинщиков было тринадцать человек. Первым допрашивали го­ сударственного крестьянина Чумазской сло­ боды Лаптева. Заросший черным волосом, ог­ ромный, как медведь, он переминался с ноги на ногу, уставившись в подлинно сизый нос капитана фон-Сизипга, говорил: — Мне што, коль осерчаю, кому хошь ребра сломаю... А серчать есть пошто...