Сибирские огни, 1937, № 3

«За что гибну?..» По спине побежал холод. Перед гла­ зами мелькнули чьи-то кулаки. Дугол задрожал всем телом и глухим голосом выкрикнул: — Богом клянусь, брат­ цы!.. Ночыо кто-то ко мне на крышу лазил. Не я это... Богом клянусь!.. Но его уже не слушали. — Бе-е-ей!.. — прорвал чей-то ис­ тошный крик скупое молчание толпы, как будто жалобный голос Осипа был сигналом, и десятки рук потянулись к его телу. Словно пружина, рвапулся к Дуглу Кузьма и, закрывая его собой от уда­ ров, закричал: — Стойте! Самосудить не дозволю. Бить пе дам... — и оттеснил Микиту Чубка, замахнувшегося на Дугла по­ леном. -— Подгпжателя не заборопяй!.. — Угрюмов поджигателя прячет!.. -— Братцы, бить не дает!.. — за­ голосили в толпе. — Кроши обоих! — ответили зад­ ние, и страшное полено Чубка опять взвилось теперь уже над головой Кузь­ мы. Тот выхватил наган, выстрелил вверх. Толпа отшатнулась. Кузьма стре­ мительно повернулся к Дуглу и поднял его с земли. — В сельсовет!.. Быстро!.. Ты аре­ стован... Дугол поднялся, расслабленно, как пьяпый, пошел по пожарищу, провожа­ емый горящими ненавистью взглядами. Следом за ним потянулись все пого­ рельцы. Князек постарел за эту ночь. Его взгляд беспокойно бегал по избе, и только веселое горлышко бутылки, об­ литое по краю сургучем, привлекало иногда его внимание. Погорельцев ему не было жалко. Ут­ ром, чуть поднялось солнце, он равно­ душно прошелся по пожарищу. Даже посиневшие от холода дети, их сирот­ ский бесприютный вид, убитые горем Лица матерей его не тронули. Вскрики обезумевших от горя людей не доходили до его сознания. Он был ноглощбн дру­ гой заботой. Всматривался в людей, прислушивался к их разговорам, ста­ раясь выведать чужие мысли. «Не подозревают ли меня?» Чувство торжествующего злорадства все сильнее охватывало Князька: ни о- нем, ни о Старовойте никто пе гово­ рил, люди относились к нему так же, как и всегда.. Успокоенный, оп вернул­ ся в сельсовет, отправил секретаря со­ ставить список погорельцев, а сам, за­ перев дверь, уселся перед бутылкой водки. И только оставшись паодине с собой, он вновь почувствовал холодпый страх и непоправимость совершенного. Бутылка подходила к концу. Князек опять прислушивался к разговорам на улице, вдрагивал от каждого стука и пил водку, не чувствуя вкуса и но хме­ лея. Дул холодный северный ветер. Небо было тяжелым и серым. Ветер посил- ся над пожарищем, подхватывал дым и гарь, посевал пеплом землю. Люди шли за Дуглом молча. Встреч­ ные расступались перед ним. Глаза у всех были холодные, словно покрытые инеем. Дугол спешил, чтобы сократить эту молчаливую пытку, чтобы куда-ни- будь спрятаться от этих жестоких, не- имеющих жалости взглядов. Откуда могла быть жалость к под­ жигателю? Встретился дед Нюхняй. В руке у пего тяжелый безмен. Сгорело у деда все, не сгорел только этот железный безмен. Нюхняй горбится, подпрыги­ вает на-ходу, неотрывпо смотрит на. Дугла и взвешивает в руке безмен. «Ударит или пет?» — вопросительно' вглядывается в него Дугол и видит: сбоку подпялась рука Кузьмы. Нюхняй отходит на шаг в сторону и, пе сводя остановившегося взгляда с Дугла, про­ пускает его мимо. Безмен нехотя опу­ скается, глаза Нюхняя заливают слезы. «За мной!..» Князек побледнел. Во двор хлынули люди. Впереди Дугол и Угрюмов. Одним прыжком Князек очутился за дверью. Через полустенок под поветыо он перелез в хлев и забился в сен­ ник. Кто-то стукпул дверью. Со двора до­ несся гул голосов. Князек врывался глубже в сено и пе дышал. Под поветь кто-то вошел. — Князек! — послышался голос Кузьмы.