Сибирские огни, 1937, № 3

...Рыба глубокой реки Вся поднялась бы, Сыны и дочери улусов Все поднялись бы... Песня затихла. Это уходила Шолбан, и казалось, что с ней уходила счастли­ вая! жизнь. И опять грустила Мрасса, тосковали горы, печально звучали пти­ чьи песни. И в отчаянном горе твер­ дила где-то кукушка: ку-куук! ку-куук! С тех нор в нашей стороне стали часто говорить о Шолбан. Там, где она побывала, все, кроме баев, полюбили ее. Говорили, что у нее есть товарищи, и если она им скажет: «прыгайте в огонь» —.они сделают это. Еще гово­ рили, что в спорах она побеждает да­ же стариков. Много рассказывали о Шолбан. Сама Шолбан к нам в улус больше не при ходила. Тоспан стал охотиться за нею. Тол- так-бай был не глуп. Он правильно рас­ считал, что его сыну выгодно женить­ ся на Шолбан. Станет Шолбан женой бая, не будет мутить народ. Спокойная и счастливая будет жизнь семьи Тол- так-бая. Однажды утром Толтак-бай позвал меня к себе. Я послушно пришел к не­ му, готовый выполнить любой приказ. — Ты, — сказал он, — сходи в Ак- пашевский улус и узнай, когда там по­ йдут за колбой. Зачем пришел — нико­ му не говори. Будут спрашивать, от­ вечай, что возвращаешься из сельсо­ вета. Он дал мпе мешочек с толокном и я отправился в путь. Я прошел незаметно мимо Акпашев- ского улуса. Мой путь немного удли­ нился, но зато я подходил к Акпашев- •скому улусу со стороны сельсовета. Было близко к закату солнца, когда я добрался до улуса. Измученный ходьбой, я присел отдохнуть на берегу речки. Вокруг стояла тишина, надо мной синело безоблачное небо. Горная речша, чуть слышно всплескпвая, про­ биралась между лесистыми горами. Над юртами поднимались густые облака дыма. Я услышал шум ручной мельницы и песню девушки. Полуза­ крыв глаза, вслушивался я в ее слова. На грпве есть рябчик, — Убьешь его, Если ты меткий стрелок. В улусе есть девушка, — Возьмешь ее, Если ты храбрый молодец. — Хорошая песня! Счастливый чело­ век поет е е !— подумал я, и меня взяла зависть. Проклиная свою жизпь, я поднялся и пошел к улусу. Из одной юрты вы­ бежала пестрая собачонка и кинулась с лаем ко мне. Я остановился. Из юр­ ты послышался голос мальчика, уни­ мавшего собачонку: — Цыц, цыц! Голос девочки спросил: — Кто там, Макар? Мальчик ответил: — Низовской... Я вошел в юрту. — Здравствуйте, — сказал я. — Здравствуй, здравствуй, друг, — услышал я знакомый голос старого Самюка. Он проворно подставил мне низень­ кую скамейку, сам сел на такую же напротив меня, достал кисет и вынул из него трубку. — У нанчы1, — проговорил он, — наверно, новый табак. Я подал ему свой кисет. Юрта была без потолка, стены бле­ стели от сажи. В углу висела покры­ тая паутиной икона, неподалеку на стене два старых шабура. Посредине юрты стоял пнзенький столик. Толстые плахи, прикрепленные к стенкам, слу­ жили скамейками. За шалом лежали старые кошмы, старая одежда и посу­ да. У самого шала сидела яшнщина лет сорока. Голова ее была не причесана, лицо не умыто, но ее черные глаза были привлекательны. Видимо, это бы­ ла жена Самюка. Она починяла старый шабур, ее пальцы проворно работали иглой. Освещалась юрта костром. В золе пеклась картошка. Пятнадцатилетняя девушка взяла туесок и пошла за водой. После недолгого молчания Самюк, набив трубку, спросил меня — Куда нанчы отправляется? Я ответил, что был в сельсовете, иду домой, и добавил: 1 Нанчы—друг.