Сибирские огни, 1937, № 3

— Шолбан звала нас к новой жизни. Хотите, я расскажу, вместо сказки, о девушке Шолбан?.. — Расскажи, Канза, — ответил я. Старик привстал, заткнул за пояс по­ лу шерстяного шабура, сел поудобнее, набил трубку табаком, закурил. Глубо­ ко сидящие глаза старика загорелись внутренним светом. Медленно покачи­ ваясь, он начал свой рассказ. Vs ...Тогда я пошел на Мрассу искать работу и там нанялся к Толтак-баю. Бо­ гатый это был человек. EJro амбары и тастаки1 даже в голодные годы всегда были полны хлеба, меду, сушеного мя­ са. Говорили, что у него был целый мешочек денег, а золото он прятал в скалах, покрытых мхом. Бумажные деньги он хранил под полом в старом чирке. Я сам однажды видел, как оп доставал этот чирок из-под пола. Зачем, чорт, берег деньги? Зачем пря­ тал деньги? Может быть думал — пос­ ле смерти, на том свете понадобятся? Сколько же он схоронил трудов бедных людей в скалах, в дуплах вековых де­ ревьев? Много своих сил оставил я у этого Толтак-бая. Шестидесяти лет не прожил — и вот уже я старый. Не шутка жить у Тол­ так-бая: день и ночь работал, а досы­ та не ел. Мяса много, меду мпого, пше­ ница есть, а мы утром с чаем ели то­ локно, в обед толокно и ужинали то­ локном. Редко-редко лапшу варили, по давали ее по горстке. Мой новый хозяин говорил смирным голосом, зря как-будто не кричал на человека, и я сначала сердился, что его Толтак-баем звали. Почему не называть человека его именем? И я звал хозяина дедушкой Иваном. Астанчи смеялся: «Поживешь немного и ты скажешь: Толтак-бай». Правду он говорил. Есть пословица: «Далеко камень лежит — золотом блестит, ближе подойдешь — черный камень найдешь». Она, как и Астанчи, правду говорит. Астанчи хоро­ шо знал Толтак-бая, насквозь его ви­ дел. Родители Астанчи умерли, когда ему было десять лет, и с десяти лет он был рабом Толтак-бая. Сытые ло­ шади Толтак-бая стояли у стога, — голодный Астанчи таскал на себе дро­ 1 Тастак—хранилище хлеба в лесу. ва и сено, чтобы согреть хозяина, на­ кормить его лошадей и коров. И в двадцать лет молодой Астанчи согнул­ ся, как хилое дерево. Я полюбкл Астанчи. Мы спали с ним на старой кошме рядом, кладя под го­ лову чурку и одеваясь своими холще- выми! шабурами. Однажды мы пололи пшеницу. Нас было челввек десять. Толтак-бай и его жена Карга лежали в тени деревьев. Они разговаривали, смеялись. А мы ра­ ботали, не разгибая спипы. Солнце приближалось к закату. Наши руки уже одеревянели. Перед глазами порою роились блестящие искорки, временами расстилался мутный сумрак. Толтак-бай на закате отправился со своей женой домой. Мы вздохнули, словно новое солпышко взошло. И тут же, где работали, сели и стали дремать. Перед нами струилась Мрасса. Она ухо­ дила в даль, становилась уже, потом обрывалась, исчезала. Моя голова, как неживая, падала вниз. И сам я словно срывался — вслед за нею — с высокой скалы. Я вздрагивал, поднимал голову. Сидевшие около меня люди тоже дре­ мали. Я вновь смотрел на Мрассу, опять дремал, опять вздрагивал. Нако­ нец, я уснул. И тогда увидел сон, ко­ торый не забудется никогда. # 1* ...Хожу по ложбине. С одной сторо­ ны — высокий горный хребет. На са­ мой гриве — одинокая сосна. Она ка­ сается своей вершиной неподвижных белых облаков. Напротив хребта, с дру­ гой стороны ложбины, за рекой—под­ нимается блестящий, словно зеркало, ледник. Он похож на Коль-Тайгу: его вершина, как стог. Ложбина усеяна цветами. Над ними порхают птицы; пе­ рья у них золотые и серебряные; они ноют, и пепье их, как музыка. У подножья горного хребта, вдоль скалы, бродят два марала. Рога одного будто йричудливое дерево. До моего слуха долетает песня. Го­ лос женский, тихий-тихий. Он посте­ пенно усиливается. Я начинаю разби­ рать слова: Дикие звери-малыши От табуна не отставали бы. Дети охотников-малыши От родителей не отставали бы.