Сибирские огни, 1937, № 3

теля чтение некоторых литературных исследований. Есть исследователи, ко­ торые полагают, что чем дальше будет их работа, от всего «житейского», от всего, что волнует обыкновенного «среднего» человека, тем будет сна «научнее» и «солиднее». Эти исследова­ тели боятся, как чумы, таких «ненауч­ ных» понятий, как радость, печаль, счастье. Для них вся задача заключает­ ся в том, чтобы наклеить на творчест­ во великого писателя какой-нибудь со­ циологический ярлычок, они стремятся во что бы то ни стало «вычитать» из произведений классика какую-нибудь стройную политическую программу, чтобы представить его как идеолога оп­ ределенной социальной «прослойки». Вся сложность и противоречивость твор­ чества обычно при этом игнорируется, исследование сознательно засушивается, -схематизируется. Кирпотин идет совершенно иными путями. При чтении его книги — в особенности ее первых глав — все вре­ мя ощущаешь, что находишься не в области отвлеченных социологических или историко-литературных построений, нарочито абстрагированных от живой действительности, а в области подлин­ ных человеческих чувств и пережива­ ний. Перед глазами встает ясный и обаятельный облик поэта. Кирпотин правильно подчеркивает, что Пушкин был не политиком, не философом, а прежде всего поэтом, художником, и потому «личная боль, испытываемая от несовершенства деспотического и крепо­ стнического общества для поэтического творчества значила неизмеримо больше, чем многие отвлеченные рассуждения, — она становилась источником песен, она лирически окрашивала эпические образы поэта». Именно такой подход, когда за теоретическими построениями не забывается живая личность поэта, действующая в конкретной историчес­ кой обстановке, помог Кирпотину пра­ вильно осветить многие существенные вопросы, связанные с анализом миро­ воззрения Пушкина. Известно, например, что Пушкин критиковал не только самодержавие, но и якобинскую диктатуру во Франции. Однако, «критика якобинской диктату­ ры носила у Пушкина отвлеченный ха­ рактер», тогда как «его отношение к режиму Николая I представляло для него острейшую практическую пробле­ му». И не только для него, но и для всех его читателей и почитателей! Яс­ но поэтому, что критика самодержавия была гораздо конкретнее, эмоциональнее, была гораздо более, так сказать, худо­ жественно аргументирована и, главное, имела гораздо больший общественный резонанс, чем критика якобинской дик­ татуры. То же можно сказать и о выска­ зываниях Пушкина в защиту самодер­ жавия в последние годы его жизни. Они также носят отвлеченный, теоретичес­ кий характер, а вся конкретная на­ правленность творчества, вся его эмо­ циональная окраска таковы, что не оставляют никакого сомнения в глубо­ кой, ничуть не ослабевшей с годами ненависти к деспотическому строю, са­ мые основы которого были абсолютно несовместимы с ясным и светлым миро­ ощущением поэта. Еще пример. Сопоставляя отдельные строки Пушкина в таких стихотворе­ ниях, как «Поэт и толпа» и '«Поэту», с теорией «чистого искусства», буржуаз­ но-дворянские критики приходили к заключению, что Пушкин является пос­ ледователем этой теории. Однако, если в нашем анализе спуститься от «чистой теории» в область «практики», если рассмотреть конкретные обстоятельст­ ва, в которых были написаны назван­ ные стихотворения, если учесть, к тому же, их полемическую заостренность, то не трудно увидеть, что подобные выска­ зывания Пушкина (не говоря уже о на­ личии у него противоположных выска­ зываний) имеют, если можно так выра­ зиться, весьма ограничительное приме­ нение, т. е. они обращены к опреде­ ленному адресату и отнюдь не выража­ ют взглядов поэта на искусство вооб­ ще. В противовес создателям различных «социологических» схем, якобы об’яс- няющих социальную сущность пушкин­ ского творчества, а на деле кастрирую­ щих его, — Кирпотин не замалчивает противоречий, имеющихся в творчестве Пушкина, не стремится уклониться от их анализа. Наоборот, именно эти про­ тиворечия и привлекают в первую оче­ редь его внимание. \ Целое столетие отделяет нас от Пушкина. И все же, иесмотря на то, что наша действительность неизмеримо богаче действительности пушкинской