Сибирские огни, 1937, № 3

та, с широкими спекуляциями, чудес­ ными обогащениями. Комментаторы Пушкина, детально выяснив литературные источники «Сказ­ ки о царе Салтане» (русские, француз­ ские, итальянские), стыдливо останав­ ливались перед «мотивом белки», гры­ зущей золотые орешки с изумрудны­ ми ядрами. «Источник этого мотива, — пишет, например, М. К. Азадовский,— остается пока неясным: русскому фоль­ клору он совершенно чужд» (см. полн. собр. сочинений Пушкина в 9 томах, изд. «Академия», том III, стр. 377). Мне кажется, что чудесную белку, обо­ гащающую казну князя Гвидона, надо искать не в русском, тем более не в итальянском фольклоре, а в современ­ ной Пушкину действительности. Эта белка была в то время такой же «данью сибирских руд», как меха соболей и чернобурых лисиц. Мотив оды Сумаро­ кова о восточной торговле Пушкин раз­ вернул в сказочном образе удачливых «корабельщиков», которые об’езжают с торгом весь свет, а затем возвращают­ ся «во-свояси на восток». Бури, собравшиеся над головой поэта в 1828 году, рассеялись-Но постепенно разлетались в прах также и надежды на то, что Николай предпримет широ­ кие реформы в государственном управ­ лении и в крестьянских делах. Пушкин видел вокруг себя только все усилива­ ющийся режим оголтелой реакции. Началась война с Персией. Поэт решил лично отправиться на театр военных действий. Это решение подкреплялось надеждой на встречу с сосланными на Кавказ декабристами. Во второй главе «Путешествия в Арзрум» Пушкин рас­ сказал о своей попытке попасть за гра­ ницу. Но берег реки Арпачай, приня­ тый поэтом за турецкий, был уже за­ воеван. Приведу этот чудесный рассказ: «Перед нами блистала речка, через которую должны мы были переправить­ ся. «Вот и Арпачай», — сказал мне ка­ зак- Арпачай! наша граница! Это сто­ ило Арарата. Я поскакал к реке с чув­ ством неиз’яснимым. Никогда еще не видал я чужой земли. Граница имела для меня что-то таинственное; с дет­ ских лет путешествия были моей лю­ бимой мечтою. Долго вел я потом жизнь кочующую, скитаясь то по югу, то по северу, и никогда еще не вырывался из пределов необ’ятной России. Я ве­ село в’ехал в заветную реку, и добры® конь вынес меня на турецкий берег. Но этот берег был уже завоеван: я все- еще находился в России.» После путешествия в Арзрум Пуш­ кин по-новому взглянул на восточную политику царизма. Молодым зверем, за­ пертым в железную клетку, предста­ вился поэту завоеванный русскими Кав­ каз. Спокойное описание его величест­ венной природы заканчивается у Пуш­ кина совсем неспокойной строфой о- Тереке, который — Играет и воет, как зверь молодой, Завидевший пищу из клетки желез­ ной; И бьется о берег в вражде бесполез­ ной, И лижет утесы голодной волной... Вотще! нет ни пищи ему, ни отрады: Теснят его грозно немые громады. Далее в рукописи зашифрованная мысль раскрывалась с предельной яс­ ностью: Так буйную вольность Законы теснят, Так дикое племя под Властью тоскует,. Так ныне безмолвный Кавказ негодует, Так чуждые силы его тяготят... Пушкин увидел в колониальных зах­ ватах России и оборотную сторону ме­ дали. В Петербурге поэта ожидал гнев ца­ ря за недозволенный выезд в действу­ ющую армию. Еще перед путешествием в Арзрум поэт сватался к Н.*Н. Гонча­ ровой и получил отказ. Все это,—и не­ удача с женитьбой, и усиление поли­ цейского гнета, — снова гонит Пушки­ на вон из России- На этот раз он пы­ тается уехать легально. В письме к Бенкендорфу от 7 января 1830 года поэт пишет: «Так-как я еще не женат и не свя­ зан службой, я желал бы сделать путе­ шествие либо во Францию, либо в Ита­ лию. Однако, если мне это не будет до­ зволено, я просил бы разрешения посе­ тить Китай с отправляющейся туда миссией.» В стихах, написанных за полмесяца до прошения Бенкендорфу, последова­ тельность стран иная: сначала Китай, затем идут Франция и Италия: Поедем, я готов: куда бы вы, друзья,. Куда б не вздумали, готов за вами я Повсюду следовать, надменной убегая: К подножью ль стены далекого Китая,,