Сибирские огни, 1937, № 2

ровойт. Кузьме потребовалось много вре­ меня, чтобы своей математикой бить эту деревенскую. Вот уже с неделю, целыми вечерами Кузьма только и делал, что считал на разпые лады. И люди, большая половина приходивших к нему в избу, стали, наконец, помогать считать. В ма­ тематике Отаровойта нашлись большие из’яны. Их поняла 'бедпота. Сидевшие в президиуме дед Калисграт, Дугол Осип и Степан Разум согласно трясли головами в 3Dа к подтверждения подсчетов Кузьмы. — Так выходит, товарищи, — говорил Кузьма, — на Планах у нас будут ого­ роды, в Зарудне — пахота и сенокос. Колхозное -скотоводство, как мы подсчи­ тали, увеличится раз в десять против то­ го, что есть на селе. Бели же к сему ни­ кто из нас не выпишется, то и Огаровой- това пасека со всем Займищем и лесные угодья к нам перейдут. — Село не отдаст, — угрюмо заметил Степан Разум, единственный из всех соб­ равшихся, крепкий середняк. — То-есть кал не отдаст?! — вскочил Дугол. — Мы государству требуемся. Мы... — замялся он, готовясь произнести непривычное, таящее много радости и тревоги слово. — Мы колхоз!.. — Говору, братцы, по селу из-за зе­ мель этих!.. Могут не отдать, — уже сла­ бее возразил Степан. — Hat еки, сынок, лучше не займать бы. Зло будет! — жалостливо вздохнув, посоветовала мать Кузьмы и закрылась платком, вытирая слезы. — А ты, мамо, зла не бойся. Привык­ нуть к нему тебе пора, — ответил Кузь­ ма. — Огаровойт же... — начала мать. —• Что Огаровойт? —< Ему теперь кры-ышка-а!.. — Пасеку обязательно надо, — разда­ лись в ответ голоса. Собрание кончилось уже на рассвете, когда мать Кузьмы пошла доить корову. Проводив людей, Кузьма лег спать. Ласковый сон цепко схватил его отяжелевшее тело и поволок куда-то в угол, в темноту, рас­ черченную на круга. Обновленная земля всплыла перед ним. Широкий, еле глазом окинуть, ровный массив... На нем, слов­ но стена, стоит густая, в человеческий рост, колосистая рожь. А среди этой ржи ходят радостные люди п поют чудесную, никогда прежде не слышанную, песню... Вошла мать с подойником, налила в стакан молока и поднесла Кузьме. — Куземка, ты спишь?.. — Господи, господи! зла-то сколько будет! — проговорила она с глубоким вздохом и присела около сына. Поседев­ шая голова ее бессильно упала на плечо. Землистого цвета лицо, исхлестанное стар­ ческими морщинами, застыло в раздумья. Скучно рысаку... Долго и сильно он бьет копытом в дверь конюшни и слуша­ ет. Кудахчут куры, хрюкают, разомлевшие от тепла, свиньи, где-то лениво и добро­ душно, от нечего делалъ лает собака. Тонкокожие ноздри коня порывисто вздуваются, уши хищно прижаты к голо­ ве. Он пляшет яа месте, рвет цепь, гры­ зет дубовый столб. Услышав невнятные шорохи за стеной, он снова, с нарастаю­ щим злом, бьет копытом в стену. Иногда ему в ответ закричат со двора: — Шнру-ру... идол!.. Рысак презрительно шевелит одним ухом: бабий голос, хозяина нет... Не ездит на нем Огаровойт. Своей кон­ ской головой не может понять рысак, по­ чему так переменился хозяин, почему редко заглядывает в конюшню. Но когда приходит он — обрадованный рысак ласково тычет морду ему в грудь, пляшет на месте и весело всхрапывает. Старовойт кормит коня с ладони, треплет по шее, «гладит, скребет, чистит, задумчи­ во вздыхает и жалуется: — Эх, Тевтон!.. Ограшно мне... И по­ жаловаться некому. Тебе одному душу7 раскрываю... Рысаку скучно. Невмоготу ему стоять в конюшне, когда в раскрытую дверь льется пахучая прохлада простора, виден кусок багряного чистого неба. Он сердит# фыркает в ладонь Огаровойту, сдувает овес, пытается разорвать цепь, нетерпе­ ливо приплясывает, перебирая стройными ногами. — Злишься?.. Гадкая душа у меня?— спрашивает Огаровойт, и, снова задумав­ шись, долго, до боли, чистит все одно в то же место. Конь пятится от щетки. Ота- ровойт, не замечая, думает вслух: — И все тогда в прах, все!.. Люди ж сволочи!.. На тебе воду начнут возить... Не хочешь?.. Рысак смотрит на него умными глаза­ ми и шевелит ухом.