Сибирские огни, 1937, № 2
Эй вы, хлопцы, вы, молодцы, Що 'будем робыты? Чи богатых убиваты, Чи убогих награждаты?.. Один хлопец здогадався, За Дунай подався. — За Дунаем добре житы, Хорошо ходыты... Рубашечка на рубашци, Ще й черкеска -красна. Скоро молодца зловиди, В кандалы забили. Повно тоби, вражий сыику, Пиром пироваты, * Пора тоби, вражий сынжу, It горю привыкаты... Амедыка умож, свернул папироску и несколько раз глубоко затянулся. Затем опросил: — Хорошая песня?.. — Запятой нету, — заметил дед, по думав. — Какой запятой? — Зацепиться не за что, ложись и по мирай. —• А ты за что зацепился?.. А жи вешь?.. Амельке хотелось говорить: о Окобле, которому служит с двенадцати лет, о горь ких, как полынь, обидах, о матери, кото рой ни разу не видел, об отце, убитом в войну; наконец, о Маше, которая ни за что не пойдет за него замуж, потому что даже штаны у него с чужого зада. Ему хотелось многое сказать деду, — молодое сердце колотилось в груди. Но дед заговорил сам. Деду тоже полюбился Кузьма. Было в нем много >смелости, силы, и, главное, правды. Много прожил дед 'Калистрат и много пережил. Да нечего вспомнить — серая, приниженная, полная яесбывшпхся мечтаний шла его жизнь... И только в старость, в седые волосы, перед концом жизненной дороги, подошел Калистрат к новой омелой правде. Заглянул в будущее этой правды и увидел, какими пышными, несказанно радостными, чистыми краска ми зацветает она, как неудержимо ши рится ее цветение, как покрывает всю землю, как вызревают невиданные плоды. Эта молодая, смелая правда сулит обиль ные урожаи радости, здоровья. И еще уродливей кажется Калистрату вчерашняя жизнь, жизнь за грош, за брюхо, за кусок хлеба. — Я, голубь, жил iB другое время, — заговорил дед. — Справедливо говоришь, тогда не было за что зацепиться. А те перь?.. Теперь от, хоть и старый я, а зацепился. Кузьма верно говорит: в ар тели правда наша... — Кузьма? — переспросила Маша. — Он, — ответил дед и продолжал: — И на твою пеоню, Амеллян, Кузьма посмеется и заспивае новую... —• Какую? — перебил Амелька. — Артельную, голубок, артельную... III В старой, обомшалой, повалившейся на бок кузьмовой избенке проходило собрание бедноты. На скамьях, пригнанных в стенам, плотно разместились люди. Сидели они на полу у печки, среди избы, на помосте, служившем для владельцев избы кро ватью, многие стояли, прислонясь в сте нам. Под их тяжестью прогнутые, прова лившиеся полы еще больше прогнулись и уже не скрипели, как всегда, а глухо оха ли и стонали. В этот раз, как и весь последний ме сяц, с тех пор, как появился Кузьма, в избе было душно, густыми сизыми клуба ми плавал табачный дым и лампа, подве шенная к потолку, мигала, чуть побле скивая. Говорил Кузьма. Высокий, головой чуть не в потолок, одетый по-городскому — в пиджак и рубашку с отложным воротни ком — он в такт словам взмахивал кула ком. Глубокий шрам расчертил его лоб наискось и связал морщины. Левая сто рона лба жила, двигалась вместе с бровью, а правая, сморщенная и перекошенная, была неподвижна. Кузьма сопоставлял доход колхозника с доходом единоличника. Люди внимательно и ревниво следили за ним. Расчеты долж ны были быть совершенно правильны. Уезжая в отпуск, Кузьма получил от парткома завода задание: «продвинуть колхозный вопрос в родной деревне». В начале ‘Кузьма был встречен общей, не дружелюбной насмешкой и любопытством у немногих. Все слова Кузьмы село пони мало по-своему, пользуясь доморощенной математикой. Главным, наиболее квали фицированным математиком оказался Ста- •Сиб. Огни. № 2, 6,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2