Сибирские огни, 1937, № 2

ловой. — В гости прошу... — уже со­ всем разухабистым тоном добавил он и «пустил возжи. Нетереливый рысак рванул и с места пошел машистой рысью. Кузьму обдало едкой, лежалой пылью. — Ар-ре-ол!.. — услышал он сытый, словно ворона на падали, окрик Старовой- та и тарантас взвыл. Кузьма нахмурился. Ему было не по себе — в чем-то, как-то Старовойт уже победил его. Ненависть к нему, обильно залитая в кровь еще юностью, обожгла Кузьму с новой силой. Деревня предстала другой, совсем не такой, как думалось о ней часом раньше. — Ар-р-ре-ол! — задумчиво повторил Кузьма и ему показалось, что этот окрик больше подходит не к рысаку, а к само­ му хозяину. Не доезжая до своего двора, Огаровойт резко свернул в проулок и выехал в по­ ле. Тут он подстегнул копя. Разгульная, одичалая сила проснулась в Старовойте. Рысак свирепо поджал уши, змеей изо­ гнул шею и, кося злыми глазами, понес. Обочье дороги превратилось в непре­ рывную, сверкающую ленту. Воздух прон­ зительно свистел мимо ушей. Облака ки­ пящей пыли стлались над дорогой длин­ ным, витым хвостом. Колеса тревожно взвывали. Огаровойт полусидел, его глаза счастливо и остро блестели, лицо окаме­ нело в выражении злого, откровенного торжества. Груз, который давил его больше десяти лет, спал. Кузьма не зиал, кто ему рас- . писал лоб. Прошлое было надежно вы­ черкнуто. Оно больше не обвиняло. «Теперь я живу», — облегченно ду­ мал Огаровойт и, как бы проверяя, что все это было не во сне, чтобы убедить в этом самого себя, он заюрчал: — Жи-иву-у!.. ору-ду-ю-у!.. t П Этой весной Маше минуло восемнадцать лет. Как мотылек порхает она во ржи, лов­ ко действуя сером, и веселит знойный день песней. Лучшие в селе песни поет она. А когда уйдет солнце и повеет ве ч ерей прохладой, разогнет Маша натру­ женную спину, вскинет серп на плечо и, подминая под ноги стерно, пойдет с поло­ сы. На-ходу покричит своих товарок и звучный хор разольет свои голоса по при­ тихшему полю. Тесными табуикалш, взбивая пыль, жницы вдут на село. Одни — доить ко­ ров, «ормить семью, а другие, не дождав­ шись ужина, — к парням на улицу, в сады. У каждой свои заботы, свои, осо­ бенные часы впереди. И у Маши свое. Ищет она, поет песню, высоко, высоко в поднебесье рея голосом, и думает о Кузьме. С тех пор, как по­ явился он в селе, Маша все думает о нем и не может понять, 'как быстро сумел он овладеть ее дотоле непокорным сердцем. И сейчас мерещилось ей: под яблоней сидит Кузьма и жарко целует ее. Щеки горят, сердце громко стучит и она, обес­ силенно прислонясь к дереву, боится оторвать от Кузьмы губы... ...Сидит голуб на дубочжу да й росиц\ пье, Коло його сизая голубка, да гнеэдейко вье; Слокинь, спокинь, моя голубка, да гнез- дейко вить, Ходи ко мне, сизая голубка, да росицу пить... Самые высокие ноты выводит Маша. А девчата, подружки, зная, что их голо­ са не выдержат этой высоты, лишь ста­ рательно и дружно несут ее голос на сво­ их, задумчивых и сочных. На минуту песня затихла. На крыльце избы-читальни Маша увв- ■ дела Кузьму. Полоса света из овна осве­ щала его лицо. Оно улыбалось. «Ожидает...» — подумала Маша и по­ шла быстрей. Но вдруг радом с Кузьмой мелькнула чья-то девичья коса. Кузьма наклонился и исчез в темноте. «Кого ж ты обнимаешь?» —^ вспыхну­ ла Маша и, чувствуя, каж сильно заби­ лось сердце, вновь ухватилась за самое высокое место песни. Девчата задушевно спрашивали: Зеленый дубочку, чого похилився? Молодым козаче, чого зажурився?.. Маша печально отвечала: Як лее мени не хилитися, Вода корень мые,