Сибирские огни, 1937, № 1

сание этойпоездки <в очерке «Путешествие в Арзрум». В то же время .впечатления ■утешествия дают ему темы для ряда ли­ рических . стихотворений. Сопоставление текста очерка и лирики 1829 г. натал­ кивает на многие интересные мысли. Пушкин-очеркист зорок и наблюдателен. Он не упускает ни этнографических под­ робностей, ни живописных деталей. Но он сдержан и об’ективен. В очерке нет места восторгам, лирическим отступлениям и тому подобное. «Утром, проезжая мимо Казбека, уви­ дел я чудное зрелище. Белые оборванные тучи перетягивались через вершину горы и уединенный монастырь, озаренный лу­ чами солнца, казалось, плавал в воздухе, несомый облаками». И все. Но это «чудное зрелище» заде­ ло какие-то интимные струны в душе Пушкина. И то, чему он не считает воз­ можным уделить место в очерке,—то-есть, суб’ективные его переживания, — нахо­ дит место в стихотворении. МОНАСТЫРЬ НА КАЗБЕКЕ Высоко пая семьею гор, Казбек, твой царственный шатер Сияет вечными лучами.' Твой монастырь за облакам, Как в небе реющий ковчег, Парит, чуть видаый, над горами. Далекий, вожделенный брег! Туда б, 'сказав прости ущелью, Подняться к вольной вытпине! Туда б, в заоблачную келью, В соседство бога ‘скрыться мне!.. Еще один пример: «На-днях посетил я калмыцкую кибит­ ку (клетчатый плетень, обтянутый белым войлоком). Все семейство собиралась зав­ тракать. Котел варился посредине, и дым выходил в отверстие, сделанное в верху кибитки. Молодая калмычка, сабою очень недурная, шила, куря табак. Я сел подле нее. —• Как тебя зовут?—XXX.— Сколько тебе лет? — Десять и восемь. — Что ты шьешь? — Портка. — Каму?— Себя.— Она подала мне свою трубку и стала зав­ тракать. В котле варился чай с бараньим жиром и солью. Она предложила мне свой ковш. Я не хотел отказаться и хлебнул, стараясь не перевести духа. Не думаю, чтобы другая народная кухня могла про­ извести что-нибудь гаже. Я попросил чем- нибудь это заесть. Мне дали кусочек су­ шеной кобылятины; я был и тому рад. Калмыцкое кокетство испугало меня: я по­ скорее выбрался из кибитки — и поехал от степной Цирцеи». Скупой, точный язык этнографа, не ли­ шенный, однако, юмора. Тогда же пишет­ ся стихотворение. КАЛМЫЧКЕ. Прощай, любезная калмычка! Чуть-чуть, на зло моих затей. Меня похвальная привычка Не увлекла среди степей Вслед за кибиткою твоей. Твои глаза, конечно узки, И плосок нос, и лоб широк, Ты не лепечешь по-французска, Ты шелкам не сжимаешь ног; IIo-английски пред самоваром Узорам хлеба не крошишь. Не восхищаешься Сен-Маром, Слегка Шекспира не ценишь,. Не погружаешься в мечтанье, Когда нет мысли в голове, Не распеваешь: Ма dov’e, Галош не прыгаешь в собранье.... Что нужды? — Ровно полчаса, Пока коней мне'запрягали, Мне ум и сердце занимали Твой взор и дикая краса. Друзья! не все ль одно и то же: Забыться праздною душой В блестящей зале, в модной ложе Или в кибитке кочевой? Полное отсутствие этнографических де­ талей, сугубо лирическое преломление темы. У Пушкина было исключительно раз­ вито чувство жанра. Предчувствую возражение на эти мыс­ ли: скажут, что в очерке могут быть ли­ рические отступления, что и в стихах мо­ жет быть этнографии больше, чем в лю­ бам учебнике. Что ж, возможно. «Можно> написать и «очерк», похожий на стихо­ творение в прозе. «Можно» изложить в поэме процесс производства электрических лампочек. Можно... Но — нужно ли? И не лучше ли не насиловать жанра, навязывая ему непосильные функции, а следовать за Пушкиным. 5. Пушкин высоко ценил народное твор­ чество. «Что за прелесть эти сказки! Каж­ дая есть поэма», — пишет он брату Льву