Сибирские огни, 1937, № 1

вые мысли Калерии Петровны, Огурцов с едва сдерживаемым раздражением говорит: —■Конечно, ты мать... Я понимаю... Но вот изиоль, если о н на самом деле об’- явится живым, целехоньким, выкручи­ ваться... Что я скажу окружающим? Ты скажи мне, что я скажу?!. Начнутся ко­ сые взгляды: мол, довели когда-то' ребен­ ка и тому подобное... Да и он сам, Слав­ ка... Думаешь, с нежными чувствами по­ явится он у нас?! Навряд ли!.. Огурцов огорченно кривится и машет рукой: —• А, впрочем, что тут говорить!.. Не­ ладно!.. Глаза у Калерии Петровны наполняются слезами. Она схватывается за виски. Го­ лос ее плаксив: — Что же делать, Володя?.. Разве я ви­ новата?.. — Я и сам не знаю, что делать... Ре­ шительно и бесповоротно — не знаю!.. Калерия Петровна с еще большей силой чувствует, что в ее жизнь вползает нечто неотвратимое, тревожное, что вот-вот по­ ложит конец ее благополучию... 5 Но Владислав, поправившись и жадно возвращаясь к жизни, вовсе и не вспоми­ нал о матери и совсем не помышлял ра­ зыскивать ее. Владислав после ранения и перенесенной болезни как бы начинал жить снова. На каждом шагу он встречал­ ся с фактами и событиями, которые на­ полняли его радостью. И люди, с которы­ ми он сталкивался, были, по-новому близ­ ки и приятны ему. Товарищи встретили его в пограиотряде радушно и радостно. Он почувствовал, что эта радость неприт­ ворна и непосредственна. Его охватило со­ знание, что он среди подлинно родных и близких. А тут еще пришло письмо от женщины в белом, от той,'которая первая толкнула его на верную дорогу. Письмо было короткое, немногословное: «Славушка! — писала женщина, — с волнением прочитала я в газете про тебя. Что же ты мне не сообщаешь о своем здо­ ровье? Зажила ли твоя рана? Напиши обо всем — ничего не скрывай...». Владислав вспомнил, что, действитель­ но, давно не писал этойженщине, а, глав­ ное, не сообщил ей, ко г о он задержал при переходе через границу и не поделил­ ся 'Своими переживаниями. Он засел писать письмо. И по мере того, как он писал, беспокой­ ство и тоска начинали овладевать им. Ему приходилось снова (переживать ту пред­ рассветную мглу, около границы, тревож­ ные шорохи, реяние неуловимых, бесфор­ менных теней, появление постороннего, подозрительного звука. И метнувшаяся на пригорке темная фигура, и прыжок, и вы­ стрел. И боль... И боль... Все-таки, это был отец. Когда-то ла­ скавший, когда-то любимый. На чьих ру­ ках бывало так сладко засыпать. Который умел рассмешить, который приносил по­ рою сласти н игрушки... iBce-таки, это был отец... «...Дорогая Вера Михайловна. Я узнал его не сразу... И он меня тоже. А потом он озлился. Он поглядел на меня страшны­ ми, злыми глазами... И мне его не было жалко. Честное слово, Вера Михайловна, не жалко... Кто он мне? Какой он мне отец!.. Вот ведь и я ему чужой, совсем чу­ жой. И если бы ему бежать надо было, а я бы его караулил, так непременно угро­ бил бы он меня... Непременно!..». Да, конечно, это было бы так: не по­ жалел бы отец, не остановился бы перед кровью... Владислав это остро и непрек­ лонно понимал. Потому что они враги. Смертельные враги. Если бы пришлось Владиславу снова задерживать, то не по­ колебался бы и опять задержал. «...Вспомнил я про мать. Ну, нисколько сердце мое не тоскует о ней... Она меня, Вера Михайловна, не пожалела тогда, ли­ шила материнской ласки. Она свою жизнь стала устраивать. А я как щенок... Хоро­ шо, что вот вы теплом своим меня отогре­ ли. И вое другие. И родина моя меня вос­ питала... Погиб бы я где-нибудь... Как со­ бака... Вот помню я больницу. И, как вы, Вера Михайловна, словно мать, подошли ко мне. И как я, вроде свиньи, обругал вас... А потом вижу: цветочки... А меня никто до этого цветочками не баловал. II вкуса я в них до того не понимал. Я тогда, Ве­ ра Михайловна, плакать принялся. А поче­ му плакал — сам не понимал... Теперь понимаю»... Сердце Владислава вздрагивало от неж­ ности. О, он никогда, никогда не забудет того часа, когда, прикасаясь к маленьким упругим лепесткам, он пережил небывалое «адкое волнение!.. II Владислав замирает с пером в руке. Застывает над письмом и и огдается прошлому. Но длится это с ним