Сибирские огни, 1937, № 1

Наемный убийца навел на него пистолет. И вьюга метнулась Навстречу сиянием резким! На миг закружила и бросила в огненный снег. Потом посветлело... Зачем-то припомнился Ленский... — Конец одинаков, А жизни различны у всех... К нему подбежали. Н о он отстранил их: — Не надо! Смертельная рана казалась пустой сгоряча... Упал он, отведав из чаши Анчарова яда, Упал, непокорный, к ботфортам царя-палача’ Покончено с жизнью,'исполненной силы и страсти. Бредовая вьюга ему засыпает глаза... И подлая ведьма Раскинула красные м’асти. На жизнь его ставит. Идет с козырного туза. О, как здесь покойно у Петербургской заставы... Под этой метелью у сосен лежать бы, лежать... Но вдруг показалось, Как будто стервятник двуглавый Сюда прилетел слловьиные очи клевать. — Прочь, мерзкая птица! — К барьеру! Мой выстрел за мною! И Пушкин стреляет, на снег тяжело опершись. Враг падает... — Браво! И снова, окутана мглою, Над черною бездной поникла могучая жизнь. И снова: Лежать бы... Вот так неподвижно и немо... Забыв все на свете, И ж ар недописанных строф... Его оборвали, Как лучшую в мире поэму, И росчерк цензуры поставил в конце Бенкендорф. А рощ а стояла в пушистый наряд разодета. А к позднему полдню едва замирала заря. Полозья скрипели... Друзья увозили поэта, Убитого — по манию царя.