Сибирские огни, 1937, № 1

следователей, писателей славянорусского направления, не у современных француз­ ских авторов, следующих «нынешнему вкусу», в произведениях которых, по сло­ вам Пушкина, «мысль заменяется поковер­ канным выражением, ясный язык Воль­ тера — напыщенным языком Ронсара, живость его — несносным однообразием, а остроумие — площадным цинизмом или вялой меланхолией» (статья «Вольтер»). Здесь писателю не на что опереться. Ему нельзя опереться также на разговорный язык дворянский интеллигенции, потому что образованные дворяне, как правило, предпочитают для этой цели употребление французского языка и о настоящем рус­ ском языке не имеют понятия. К разго­ ворному языку разночинцев, или семина­ ристов, как их называли в те годы, поэт относился с нескрываемым пренебрежени­ ем. На вопрос «у кого учиться» Пушкин ответил: у па р ода . Дворянин по происхождению, воспита­ нию, привычкам, помещик Пушкин сумел подняться над классом, взрастившим его, над классовой психикой, возвыситься над тенденциями своего класса, по крайней мере, настолько, чтобы понять, что инте­ ресы командующей силы — дворянства, эксплоататорского меньшинства, не явля­ ются тем решающим фактором, которым должна определяться и определяется дея­ тельность честного писателя. «От кого бы я ли происходил, — образ мыслей моих от этого никак бы не зависел». Об этом заяв­ лении Пушкина вспоминает А. М. Горь­ кий в своих интереснейших заметках «О Пушкине» (недавно напечатанных в «Из­ вестиях ЦИК» от 24/IX-1936 г.) «Это слова, — говорит А. М. Горький, — чело­ века, который чувствовал, что для него интересы всей нации выше интересов од­ ного дворянства, а говорил он так потому, что его личный опыт был шире и глубже опыта дворянского класса». Пушкин пришел к убеждению, что язык русской литературы должен и может быть построен на народной основе, на фунда­ менте народной [речи и создал превосход­ ные образцы такого языка. О необходимости учебы у народа поэт высказывался неоднократно. Общеизвестно его замечание (в рукописных «Разных заметках») о разговорном языке простого народа: «Разговорный язык простого наро­ да (не читающего иностранных книг и, слава богу, не искажающего, как мы, сво­ их мыслей на французском языке) досто­ ин глубочайших исследований. Алфиерн изучал итальянский язык на флорентин- ском базаре. Не худо бы и нам иногда прислушаться к московским просвирням: one говорят удивительно чистым и пра­ вильным языком». Неважно, что в этой заметке основопо­ ложник русского литературного языка, по словам покойного пушкиниста Н. О. Лерне­ ра в «Пушкинологических этюдах» («Звенья», кн. 5, 1935 г.), «выразил мысль, основывающуюся не только на соб­ ственных наблюдениях, но и на прочной литературной традиции», что, кроме Алфи- ери, ему были известны и некоторые дру­ гие примеры в таком же роде, что ему, вероятно, были известны слова Моптеня, советовавшего пользоваться охотничьим я военным языком, как богатым материалом для заимствования и сказавшего: «Я не из­ бегаю никакого выражения изтех, что в хо­ ду на французских улицах» (173). Если бы даже вэтом случае мы имели дело только с литературой традицией ' (иа чем вовсе не настаивает Лернер), важно то, что Пушкин следовал традиции именно тех писателей, которые стояли за решительную демократизацию языка. Но значение ли­ тературной традиции в этом случае, вооб­ ще говоря, весьма незначительное. Пушкин серьезно и глубоко интересо­ вался разговорным языком «простого на­ рода» и упорно занимался его изучением. В особенности его занимал фольклор, уст­ ное народное творчество — песни, сказки, пословицы. По свидетельству известпого собирателя русских народных песен П. В. Киреевското, Пушкин доставил ему 50 №N5 песен, «которые он (можно пола­ гать) с большой точностью записал сам со слов народа, хотя и не обозначил, где именно». Кроме того, им был записан це­ лый цикл песен о Стеньке Разине, кото­ рого он называл «единственным поэтиче­ ским лицом в России», несколько сказок, много пословиц и поговорок. Как известно, он настолько изучил язык и стиль фольк­ лора, что начал сам складывать песни в народном духе, при чем настолько удачно, что пушкинисты в некоторых случаях до сих пор еще не могут разобраться, имеем ли мы дело с записью подлинно народной песни или всего только с пушкинским подражанием. Сюда, например, относится песня «Девицы-красавицы» в «Евгении Онегине», некоторые песни в «Русалке». Возможно, что среди тех 50 №N5 народ­