Сибирские огни, 1937, № 1

и о героине предания — Сузге, исполнен­ ной решимости, отваги, гордости, боязни рабства. Мы не можем удержаться от того, что­ бы не познакомить читателей «Сибирских огней» с заключительной частью поэмы Ершова. Входят весело казаки , В крепость грозного Оузгуша; Впереди их воевода. Атаман Гроза, и вот Он прилежно озирает Покорившийся Сузгун. Вот идет он в терем царский, Словом ласковым приветить Несчастливую царицу, Но в палатах царских пусто. Он обходит все строенье, Но царицы нет нигде. — «Где ж она?» —■Гроза подумал, И большое подозренье В грудь жазачую запало. Злой укор в устах теснится... Вдруг увидел он царицу И укор свой удержал. Под навесом пихт душистых, Прислоняся головою К корню дерева, сидела Одинокая царица. Вьется ветром покрывало. Руки сложены на грудь. Атаман к Сузге подходит. Шапку ей свою снимает, Низко кланяясь, молвит: — «Будь спокойна ты, царица! Мы казатш, а не звери, Мы уважим царский сан. Бог нам дал победу, Так грешно бы нам и стыдно, Благость бога презирая, Обижать тебя, царица! Ты о плене позабудешь, Слово честное даю». Но напрасно воевода Ждет ответа от царицы. Изумлен ее молчаньем, Подошел он тихо к ней, Тихо поднял покрывало II поспешно отступил. Матерь божия! Не сон ли Видит он? В лице нет жизни, Щеки бледностью покрыты, Льется кровь из-под одежды, И в глазах полуоткрытых Иомеркает божий свет. — «Что ты сделала, царица?» Вскрикнул громко воевода, Кровь рукою зажимая. Вдруг царица задрожала, На Грозу она взглянула... Это не был взор отмщенья, Это был последний взор! Под наклоном пихт душистых Собралися все казаки, И стоят они без шапок; Два урядника отряда Насыпают холм могильный. Тишина лежит кругом. Вот обряд печальный кончая. Поклонясь сырой могиле, Говорит Гроза казакам: — «Гой, товарищи-казакп! Здесь нам нет уж больше дм*, Снаряжайтесь на Искер!»1 Ночь стгустилася на *емлю, Ветер воет по дубраве, Гошгг тучи дождевые, И Иртыш о круть утеса Плещет звонкою волной. Распустив 'Свои ветрила, Едут добрые казаки. Льется песпя их живая — Что про матушку про Волгу, Что про Дон, их Дон родимый, Что про славу казака! А вдали, крутясь волнами, Блещет пламя над Сузгуном. На стенах его высоких, На крутых его бойницах Рдеет небо полуночи Блещут волны Иртыша. Перед нами три тетради стихотворений Ершова, исписанные его спокойным, чет­ ким почерком. Столетие они лежат в То­ больске, забытые, пожелтевшие. Многие из этих стихов еще не печатались. Читая их, убеждаешься, <как велико было влияние Пушкина на Ершова, видишь, каким та­ лантливым человеком был автор «Конька- горбувка», оп сам, словами забытых сти­ хов, разговаривая с вами, сообщает мно­ гое, чего еще не знают его биографы: Рожденный в недрах непогоды, В -краю туманов п снегов, Питомец северной природы И горя тягостных оков, Я был приветствован мятелыо И встречен дряхлою зимой, И над младенческой постелью Кружился вихорь снеговой... Мой первый слух был — воя 'бурана; 1 Искер—название столицы Кучумова царства, Сузгун—место, где, по преданию, был выстроен" дворец Сузге.