Сибирские огни, 1936, № 6
серебра церковного, наверняка изгрызли их крысы канцелярские да церковные... Д о л г о л и , коротко ли шел веселый раз говор меж Ешшшеой и капралом, то исто рия, — древняя старушка, — не «охра нила, однако известно, что Енишку после той беседы отвели мужики в холодную. На дорогу капрал крикнул: «Жди, козлиная бо рода, допросу». Как только вкатился Епишка в холод ную, сразу же крестное знамение на себя положил: — «’Славу тебе, осподи, что не сразу обыскали, а то бы... Эх...» Тут Еяипгка стребовал горшок сметаны. Доложила стража кашралу о той просьбе, капрал рукой махнул: «Ладно, дате ему жбан сметаны, пусть жрет купецкая утро ба напоследок». Принесли Епишке в холодную жбан'сме таны. Только остался он один, как из пор ток вытащил купецкую челобитную цари це, что соборные писали в Шадринске, стал ее кусками рвать, в сметану макать и жрать... В ту самую минуту капрал Матвей Ев- совьев с приближенными обсуждал: «Как с купцом быть? То ли на перекладину его вздернуть, то ли под лед толкнуть, — пу- / зыри пускать». Думает-решает капрал, а в это время мужики л челобитной: — Ни вешай, ни топи купца, Матвей Артемьич, больно скоро будет все, а му- чил-обдирал он, кажись, и не год и не два, а просим мы тебя, придумай ему та кое, чтобы 'Проняло. — Ладно, — говорит Матвей Артемь ич: — ведите купца под суд. Ведут Енишку. Нажрался он сметаны с челобитной, отрыгивается. — Садись, купец, — йригласил ка прал, — да послушай, что мы тут реши ли. Епишка уши навострил. — Решили мы тебя ни казнить, ни миловать, сам реши свою судьбу. Жадный ты человек, хочешь многого... Рассудили мы: сожрешь десять гусей в три дня — езжай на все четыре стороны, не со жрешь — пеняй на себя... — Ева,— прйктшул в уме Епишка,— в добрую пору, в день двух гусаков без на туги ужинал, а тут три... Как нибудь по может, осподи. — Рад стараться, — гаркнул повесе левший Епишка: — только гусь, чтоб жа реный... — Будет жареный, — сказал капрал и наказал вести Енишку на обед. Усадили Еиишку за стол, — перед ним гусь жареный, добрый, жирный. У Епиш- ки глаза подернулись маслом: — Ай да гусь, ай да шадринский. Постучал Епишка вилкой о ножик и на чал жрать. Жрал не долго и не коротко, а жрал с чувством, с толком, разумением... С’ел как ни в чем не бывало, облизнул ся: — К ужину готовьте второго. — Ну, думает капрал, такой утробе один гусь как в пустое место. — Нет, голубчик, в вечер два с'ешь... Побледнел Епишка, но делать нечего — пришлось покориться. Пришел вечер, по дали Епишке два гуся. Егтшпка жрет, нажимает. Второго гу ся умял... От натуги на лбу пот высту пил. — Ну — думают мулает: — вот когда накормили вволю купецкую утробу... Сидит купец, рот раскрыл, как ворона от жары, бока распирает. Отвели под руки в холодную... — Ну, думают, — конец, купец ока- чу.рится. Забил чрево... А на утро — ничего, купец жив-здоро- вехонек, хлопает себя по брюху: — Вишь, оно у меня лужоное... По считай сколь такому брюху гусей надо... А сам ухмыляется. Доложили о том капралу, рассерчал он, застонал: — Зажарить еще пару, накормить куп ца... Зажарили еще пару, наелся Епишка, опять спать... Отоспался, улыбается: — Ну, теперь отпустите к царю-госу дарю Петру Федоровичу, сами видите, то роплюсь. Напился, наелся, спасибо вам, пора и честь знать... Другой пяток гусач- ксв на обратной дороге заеду, поем... — Ну и брюхо, — даву дался ка прал. — Этакое чудо пе грех и атаману Прохору Нестерову показать. Атаман Пестерав с челозек полторы ты сячи и при пятнадцати орудиях окружил в ту пору Далматовский успенский мона стырь. Монастырь тот был обнесен кирпич ной стеной со шпицами и амбразурами в два ряда и отверстиями для боя из мелко го ружья (бойницами) — и это задер жало восставших крестьян. К нему-то и собрался в поход капрал Матвей Евсевьев.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2