Сибирские огни, 1936, № 6
во потому, что они слишком стары для барских хором. И светлица для них слиш ком тесна, темна... — Немцев и всех чиновных господ пе реколем, вот тогда время придет на гус лях без опаски играть, как сей господский .болван играет, — он показал на изобра жение Аполлона, — песни петь, сказки складывать, руду плавить, строить двор цы... — О, господа! — страшась его взгля да, шептала Машенька. — Все такой же ты, Иван, неуемный! — Уймет меня, Марья, одна смерть своей косой. — Покайся, Ваня! С повинной явись, пока не схватили, а то хуже будет! Уп рошу господина Бейера, авось простит, к работе' приставит, может, и я тебе улыб нусь попрежнему... — Ну, нет, Марья. Не за тем я сюда пробрался. Иные у меня думы. -— Чего же ты хочешь, о, господи?! • — Туяс плетеный зришь? В том туясе под разными товарами спрятан у меня гор шок с порохом. Лечи здешние, хоть и жаль ш а их, — нечистые печи, жровыо обрыз ганы, рушить их надо... И взовьется пла мя, и учнут мастеровые и приписные на чальников бить... Двоим парням надежным я уж открылся, — говорят: добро... — Покайся, Ваня! Может опять по люблю тебя! Вспомни, как в лес ходили, птичек слушали. Помнишь дерево большу щее с дуплом? Бывало, в дупло залезем, обнимемся и сидим, как птички... — Марья, Марья... Болит мое сердце, мстить надо господам за мучения... Селе зень-атаман с драгунами бьется, в лесу погибает — за пего мстить... — Что тебе твой Селезень? Ты меня слушай, свою любу... Вспомни, как в пруд смотрелись, целовались и морковку ели, на приказчичьем огороде сорванную. Я укушу морковку, ты меня поцелуешь, ты укусишь — я тебя поцелую... Вспомни, Ваня! — Неужто полюбишь меня, Марья? Ты же любить не хотела, как стал я косого ловый. — Полюблю, Ивашечка! Думала о тебе дни и почи — из-за меня ведь в разбой ушел... Жаль мне тебя! — А немец тебя тоже целовать будет? Ничего ве ответила Марья, только обви ла она Ивана горячими руками, белыми руками своими и так сладко стало ему, что забыл он и о горшке с порохом, и о Селезне, и о своей горькой доле... И цело вал он ее — нарядную, набеленную, и. чужеземная чалма свалилась с его вдо вы, и ароматная пудра ее волос осыпала ее халат..Тихо плакала Машенька, жалея Ивана, а он все целовал ее губы и влаж ные от слез глаза... Она слегка оттолкнула его, прислуша лась и сказала: — Господин Бейер к обеду из плавиль ни прибыл. Слышишь, челядь забегала, за шумела? Сиди здесь, пойду к нему, в ноги- брошусь, он мне слово дал дворянское1 просьбы мои исполнять. Она оправила платье и вьппла. с вее ром в руке, плавной походкой, как госпо жа. Иван швырнул чалму в угол. Одно, чудо совершилось: Машенька, которую ои так любил, снова любит его! Должно, должно и второе чудо совершиться: про стит его Бейер и приставит к работе, и они с Машенькой снова будут гулять в лесу и целоваться у заводского пруда... Вот оно — счастье! Вот она — радость зем ная! Казалось ему: сказочную жар-птицу оп ухватил за блистающее яхонтом кры ло... — А Селезень? Воля? Плавильни сво бодные, дворцы для смердов? И Селезень будет прощен, и все молод цы... И возьмет бригадир Бейер Ивана к царице о вольных плавильнях доклады вать, счастье народа решать... Все содеет беспредельно могучая 'сила возвращенной машенькииой любви... Мнилось Ивану: крылья вырастают у него за плечами. Наступила пора чудес, исполнения давней мечты... Скорей бы воротилась Машенька! Иван взял в руки со стола посеребренную блош- ницу с разорванной цепочной, принялся вертеть... Барская никчемная игрушка... Подарок барина Машеньке... Нет, он най дет серебру и прочим металлам примене ние достойное... Голоса... шаги... Дверь 'распахнута вла стной рукой. Бейер в зеленом камзоле, с трубкой в руках. За ним — гайдуки та кие рослые, что задевают головами пото лок. — Взять! — сказал Бейер. — Зако вать в твердые железа. Машенька, вбежав следом, пронзитель но вскрикнула. Иван выронил блошняцу. Бейер наступил на нее и тонкая вещица захрустела под его каблуком.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2