Сибирские огни, 1936, № 6
душе твоей угодно, все сумеем, ко всему «подручны, русский человек мастерством немца завсегда перегонит. — А приказ чику Набатаву, будь он за мучительства во веки веков проклят, царица велит по дать па ассамблее ковш плавленной руды и еще кубок плавленной руды, н заставят его нить, пока не сгорят у него кишки и не остановится сердце. . Иван говорил столь горячо, что мастеро вые перестали смеяться, слушали молча и яапряженно. Но вот поднялся один рослый работник и произнес: — Не верьте ему,' -ребятушки. Все сие — блажь и блудословие пустое. Слу жил я в гвардии, был иренагаер, ‘сосла ли меня на 'демидовские заводы. А за что сослали и лишили мундира? А за то, что помог царице Лизавете на трон взойти! Иене нами, лейб-гвардией, тоже, как сей час промеж вами, слух шел: дескать, как только новую царицу сами поставим, она всех нас в дворянское звание произведет и крепостными душами наградит и землей. Ну, погуляли мы всласть, немцев-офицеров многих побили на смерть за муштру окаян ную... Винные погреба разбили, мальвазаю киверами черпаем, рейнское всякое, ну, прямо угодили в солдатский рай. Пьем и вопим странным гласом: «Виват, Елиса- вет!» Эх, а дальше... — Ты, служивый, говори ‘без оглядки: тут профосов и сыщиков нет. — ■ Дальше дело пошло непутевое, не жданное и негаданное. Тринадцать грена дер наших, правда, Лисавета в дворяне за числить повелела, дала каждому клок зем ли да не более двадцати душ на кивер, а нас, кои немцев хлестали, вышло повеле ние разослать: кого в гарнизонные полки, а многих на заводы в работу вечную. Да еще всыпали мне перед отправкой батогов. Не шуми, значит, офицеров не смей тро гать. А мы-то надрывались, орали: «Виват, Елисавет!» Как бы и здесь таковое ж не вышло. Лизавета — баба хитрущая, зло вредная, прямо сказать, баба, хотя и ца рица, Binел я ее мпого раз в лицо: улыб кой мужикам головы крутить может, а тлаз у нее злой, сорочий, аль вороний глаз. I I остались мы не при чем. И вы, мастеро вые, на справедливость не уповайте. Ка кие там почетные табакерки? Эх!.. Работник умолк. Многие посмотрели на Ивана, ждали, что он ответит, но глаза «го стали туманными, унылыми, и он лег лицом вниз на нары, покрытые дешевым бухарским ковром — такие ковры прода вали на рынке купцы из Джунгарии. *&* Звякнул замок. Железная цепь сдавила Ивану горло. Гиря весом до двух пудов тя нула к земле. Иван качнулся, расставил руки, рухнул на землю. Он хотел выру гаться, но только застонал. Служители под мигнули друг другу. Сибирский приказчик владельца заводов и дворянина Акинфия Демидова Родион Набатов — благообразный старичок в дсрасном парчевом камзоле господского по кроя а 'Простых русских сапогах, пахну щих дегтем, кротко произнес: — За развратное поведение наказуем тебя, сыне. Бог-то все видит и слышит, бог и карает. Поработай с гирькой на вые, слезно помолись, может и простятся тебе грехи твои. Приказчик достал из малахитовой таба керки щепоть табаку, понюхал, чихнул. — И зачем тебе сие понадобилось, — раздумчиво говорил он, качая головой, и такая грусть звучала в его голосе, что можно было подумать, будто бы он очень жалеет Ивана. — Гирька спину согнет, кланяться людям властным почаще заста вит... Сам виноват, парень: семена рас- суждений злокозненных средь мастеровых людишек сеял, как мне донесли... Гирю сняли только' на четвертое утро. Шея не поворачивалась, распухла, болела. Ни лекаря ни подлекаря Демидов на сибир ских заводах не держал. Ивану очень хотелось увидать девку Ма- "С-еньку. Служитель сказал, что дается но л е отбытия наказания гульной день. Иван, все еще шатаясь, побрел искать ее. Небо казалось ему особенно просторным, обла ка — чистыми и пушистыми. Его тянуло поговорить с людьми. Навстречу попалась приказчичья корова. Иван потрепал ее но еппне. На воротах снова увидел он прояснив шимся после мучений взором истрепанную ветром, запыленную косу своей милой. Он остановился и подумал, что не нужно сей час искать ‘Машеньку, служители увидят ее с ним, донесут. Сердце Ивана, стуча, звало его к Ма шеньке, но он круто повернулся и пошел назад. Целый день он лежал на траве, бо лел затылок, болела шея. Приказчичьи ко ровы паслись на пригорке — пегие, ры жие, черные. Он принялся считать коров и заснул — - наконец-то без томительных сновидений. &иб . о геи № 6 1936, 5.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2