Сибирские огни, 1936, № 6
Мамурин, пожилой и небритый, голос имел скрипучий. Он едет в Госторг сда вать пушнину, а потом отправится на ку рорт. Наконец, в каюте шесте с (ребятами бы ли еще две женщины. Так и плыли они — шестеро взрослых, трое ребят и груз — белка, песцы и со боль, на «то тысяч золотых рублей. Но безлюдной реке нужно было про плыть шестьсот километров, на третьи сут ки илимка должна была бросить якорь в устье реки у большого селения. *а;* Вода прибывала. На галечных берегах лежали зеленые льд!шы, забытые ледохо дом. Караваны гусей тянули к тундрам. От яркого дня и простора хотелось петь. Мир смотрел обновленным и ярюопозоло- ченныш солнцем. Вздохнул ветерок и рябь пробежала по •синей воде. — • Попутный! — крикнул радист. — Поднимай парус! — торопился Ке пи. Палуба загудела от топота ног, над -суд ном взвилось полотнище, изогнулось кры лом и еще быстрей замелькали прибреж ные скалы и еще веселей зажурчал перед носом илшши серебряный бурун. Через час Кеша взглянул на трехзубый утес и сказал Вострякову: — Порог! Сердце у Вострякова упало. Сделалось радостно и лгутко. Порог считался опас ным. Все пассажиры настроились по-особому. Мрачный Мамурия полез на корму и стал у руля на помощь Кеше. Взволнованные женщины созвали к тебе ребят, теснились в каюте и . выглядывали из-за двери. Во стряков спустил парус и оглянулся на Кешу. — А теперь? Мамурин сказал: — Стой впереди. Л, если что, — за ре бятами присмотришь... Востряков растерлся, заморгал глазами. — Где же мне... Это Кеша- Кеша засмеялся, качнул головой. — На меня не надейся! На мне пуш нина. Иди, иди, чело стал? Так Востряков и не понял, смеется ка питан или говорит всерьез. Течение убыстрялось. Берега сходились, сжатая утесами рока гудела. Пологие во дяные горбы колыхали илимку. — Куда ты, пострел? — тоскливо крикнула мать на Павлушку, норовившего высунуться из каюты. Глаза у Кеши прищурились еще более, он коротко крикнул: — Влево! И разом, вместе с Мамуриным, илимка вильнула вправо, и камни, нырявшие в буруне, остались сбоку. Зеленый вал с ко роной кипящей пены приподнял судно. Женщины вскрикнули. Илимку взмахнуло, как на качелях, сверх, вниз, берега словно .распахнулись и в шуме сбивавшихся волн, в клокотании и плеске кружащихся струй, судно вы неслось из порога. Востряков засиял, схватил на руки все- таки выскочившего Павлушку и оба они наперебой закричали: — Ура! Ура! Кеша передал руль Мамурину и, доволь ный, степенно сошел с кормы. Павлушина мать погладила его по плечу. — Экой ты ловкий, Иннокентий! Востряков любошо взглянул на свой сундучок и мигнул глазом: — Нет, Кеша. В жизни бы я не со гласился плавить такую ценность... Он обвел жестом тюки пушнины. — • Ответственность-то какая!.. Ух! Не-е-т, брат, ни за что бы на свете! — Пушнина да пушнина, — подосадо вала толстая женщина. — Тут ребятенки малые едут, а он все — пушнина! Востряков любил подразнить. — Есть о чем толковать! О ребятах! Это дело наживное! Кеша поймал пробегавшего Павлушку. — Как, белобрысый, что ты об этом окажешь ? Павлуша посмотрел исподлобья, засопел и ответил басом: — А ты... дашь мне поправить? — Стану на руль — приходи. Кеша, смеясь, посмотрел на всех и от ветил Вострякову: — Да. Пропадет пушнина — и я про пал. Эго ясно! #** Река’отклонялась на север и с каждыми сутками ночи доллсны были делаться свет лее. По часам полагалось быть темноте, но сумерки ее потухали, и дорога реки оставалась ясной. Спали одни ребята. А взрослые не мог ли еще свыкнуться с путешествием. Еще
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2