Сибирские огни, 1936, № 6

ку. Камыш вспыхивает, как порох. На плите варится уха из окуней; — Если бы весной или летом приехали, яичницей бы угостил, — говорит Максим Григорьевич. — Чайкины яйца ели -когда- нибудь или лет? Я нынче наверно больше тысячи штук -собрал. Чайка — хищник, у ней яйца можно брать. Весной приплыву, соберу, но во всех гнездах по одшшу оставлю. Через неделю опять плыву, чайки яиц добавили. Опять оставляю по одному... и так до самой осели. Если все яйца взять, чайки улетят на другое место, а так они ■все лето несутся. Наверное вот так же в древности чело­ век поступал -с прародительницами домаш­ них кур, пока не приручил их и не вывел яйценоских пород. Хитрому островитянину чайки заменяют кур. Хорошие куры! Кормить не надо, толь­ ко знай, яйца собирай. 2 После о<5еда я плыву к знакомой заво-. ди, окруженной камышами. Издали я заме­ чаю курень, в котором стояли мы с Ефи­ мом в непогодливое утро. Камыш там низ­ кий, будто ветром придавленный. Оттуда поднимаются утки, -словно стая галок. И все — мелкота. Чирок и соксун. Ни одного гогольгса. У в’езда в заводь лодка врезывается , в мель. Беру шест и начинаю проталкивать­ ся. Воды меньше четверти. Боясь опоз­ дать па вечернюю зорю, я перешагиваю че­ рез борт, хватаю цепь и тащу лодку за со­ бой. Вязкая тина засасывает ноги. Вправо, возле камышей — широкая лента грязи. Я иду левее, но и там воды не больше. Четыре года тому назад здесь рыбаки ставили сети. На уровне моих Плеч пла­ вали язи, щуки гонялись за чебаками. А сейчас нет даже мальков. Вот и курень. Я прячу лодку и иду по сухому островку. Камыш настолько низко­ росл, что мне приходится приседать. На том месте, где когда-то вода поддержива­ ла нашу лодку, я нахожу кочку и сажусь на нее. Вскоре замечаю, что каждая ка­ мышина как бы одета в розовые чулки, это 'след, оставленный водой. Значит, за одно лето уровень воды здесь понизился на одну треть метра. • Так вот почему дет гоголей! — до­ гадываюсь я. - 1огодь — птица нырко­ вой породы, подводных д,ел мастер. Его пища — рыба. Ушла рыба — улетели го­ голи. Солнце падает за дальние камыиги. Реч­ ка превращается в пламя. По буйному пламени движется черная лодка. Рыбак лениво взмахивает веслом и тянет «Мо­ гилу». Раз пять он повторяет первый куплет, потом на тот лее мотив запевает «Опускается солнце за степи».... — Не кричи, товарищ, — просит Сер­ гей, выкинувший чучела неподалеку от меня. — Не кричи, тебе говорят... Рыбак обрывает песню на полуслове, долго смотрит в нашу сторону, а потом еще громче запевает «Могилу». Даже крик выпи <в такую пору был бы приятнее этой песни. Мне кажется, что Чаны тихо засыпают. Мы находимся накануне смерти озера. Рыбак заранее отпевает его. Вспоминаю, как прощалась с водными просторами стая лебедей, как прощался я, молодой охотник. — Кош, куль! Я догадываюсь, что на месте станции Копгкуль и на месте деревни Татарский Кошкуль пе так давпо плескались озера. Кочевники видели медленную смерть озер и попрощались -с ними навеки. Два сло­ ва слились в одно. Это слово — памят­ ник озерам. Передо мной встает далекое. Юность планеты. На севере Сибири возвышалась ледяная стена. С гор, которые эпохами позднее человечество назвало Алтайскими, текли ледяные реки. С восточного хребта спускались мощные потоки. Возле стены льды поворачивались и устремлялись на запад, в котловину. Эпохами позднее, ког­ да пала северная стена, живая вода раз­ рубила Западную Сибирь с юга до севера- Все восточные реки укоротились. Обь при­ нимала их на свое песчаное ложе. В Обь- Иртышском междуречье обсохли комли рек. В большую котловину текло только две реки — Чулым и Каргат. Живая вода в озерах стала медленно — в столети­ ях — превращаться в мертвую воду. Теперь различают пе только пресную и горькую, кислую и соленую воду, но и воду легкую и тяжелую. В тяжелой воде, состоящей, как и вода легкая, из водо­ рода и кислорода, атомы водорода в два раза тяжелее обычных атомов этого газа. Тяжелая вода — мертвая вода, о которой впервые оповестили мир сказители. Тяже­ лая вода — яд для живых организмов. Го­ ворят, что она ускоряет наступление ста­