Сибирские огни, 1936, № 6
Промелькнула последние березовые вол ки. Впереди — звезды на небе н звезды на земле. Земные кажутся ярче небесных. На знакомой улице стоит длинная шеренга столбов. В первую минуту кажется, что это остановились прохожие с фонарями. Сейчас они двинутся дальше, в районные -села и станционные поселки. Так неожи данно маленькая коххозная деревня встре чает путника электрическими огнями. Машина останавливается па дворе поле водческой бригады. Под сараями отдыхают жатки и молотилки. В просторном амбаре тяжело дышит локомотив. Шмелем гудит динамо-машина. А за стеной от нее тяже лые жернова пережевывают пшеничный жемчуг. Я повертываюсь к озеру. Мельницы взмахивают крыльями, будто раненые гу сыни. К иим подходит смерть. У самой ма ленькой мельницы отломлены крылья, сре зана голова и выпотрошен живот. Это ее жернова угрюмо бурчат на динамо-машину, не дающую нм покоя ни днем, ни ночыо, пи в бурю, ей в тишину. Где-то на озере играют лебеди. Утром я иду на пристань. Деревянное крыло помоста протянулось далеко в «мо ре». В етломегре от него на рейде стоит моторный флот. Ни одна из четырех мото рок не может подойти ближе. Груз возят к помосту па лодках и баркасах. Я кладу припасы на дно тяжелого до щаника, рассчитанного па две пары весел, сам встаю посредине п, опираясь палкой о дно озера, плыву к ватеру. Мой спут ник Сергей Баранов сидит в носу; при малейшем колебании лодки хватается за борт: он первый раз едет на большую во ду. Катер идет мимо Лежана. За кормой тя нется хвост из грязи. Я беру иаметву и опускаю в воду. Всего полметра! I I это на средине плеса. Показываю наметку голу боглазому парню оо вздернутым носом и короткими волосами цвета осенних камы шей. Он плюет за борт. — Третий год плаваю, атак худо нико гда не было. Обмелело «море». На этом плесе километров пятнадцать по дну буро- инм. Впереди чернеет стая птиц. Я схваты ваю ружье и бегу на нос. От катера к бе регам уплывают черные гагары, прозван ные за белое пятно над клювом лысухами. Изредка пролетают чирвн. Я слежу за по летом птиц. Нигде не видно ни одпого г«- голя. Не слышно заманчивого свиста его коротких крыльев. «Рано приехали, гоголь еще не приле тел с севера», — думаю я. Вот и Речка, разделяющая остров Ле жан и Емелькину гривку. Едва узнаю зна комые места. Потускнели краски. Исчез бурный взлет озерных камышей. Стебли стали в два раза тоньше, чем тогда, метел ки измельчали. Камыши отступают в бере гам. На Емелькиной гривке чернеет жилье, слол;шное из пластов зомли и напоминаю щее казахскую зимовку с плоской кры шей. Мы спускаемся в лодку. Теперь я уже не новичше, пе боюсь чанового ветра, стою в корме и широким веслом гребу к берегу. Встречать нас выходит сам хозяин с жеиой и дочерыо. Островитяне рады вся кому заезлюму человеку. Я издали всмат риваюсь в приятное лицо островитянина. У него рассыпающиеся черные усы, под которыми прячется приветливая улыбка. К щекам его со всех сторон подкрадыва ются морщины. Глаза черные, пристальные, охотничьи. — Вот и охотнички приехали, — гово рит оп. — Я поджидал. Вы первые в ны нешнюю осень. Он заходит в воду, берет лодву за нос и подводит в берегу. — Пожалуйте, ребятушви! У меня за всегда охотники останавливаются. Москви чи каждую весну приезлкшт. Ефим Нико лаевич... — Да ну? — перебиваю я. — Он к вам теперь за гусями-то ездит? — Весной увез отсюда семнадцать гу сей. Трех лебедей свалил... Максим Григорьевич берет мою сетку с чучелами и качает головой. — Вот, ребятушки, беда-то какая: нет этакой птицы здесь. — Как нет? В тридцать первом году нашей главней добычей был гоголь. Серая и гоголь. — Нет гоголя, ребятушки, — повторяет Максим Григорьевич-. — Куда же оп девался? — Пе прилетает. Приветливый осгровитяннн берет мой ящик с .патронами и направляется в жилио. — Чайку попьем и — на вечернюю зорю, — говорит он. — Гоголя нет, дру гую птицу найдем. Шилохвостая есть, кряковая. Жена Максима Григорьевича ломает су хой камыш через колено и кладет в печ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2