Сибирские огни, 1936, № 5

—■Какие мы с тобой солдаты? У тебя шестеро. У меня жена недвижима. — Когда моя воля была, — отвечал отец, — я и от троих не пошел: пожа­ лел оемыо. А вот, выходит, в девятьсот пятом, побоялся я с деповскими на мани­ фестацию выйти, а тут на смерть или на увечье пойдешь — не брыкнешься... А их уж шестеро накопилось! Иван-двортик мотал большой головой и бухал громко, словно баи в колокол: —•Богу-то, поди, забота! Бее солдаты, говорят, в рай попадут. Поди, старик тре­ вожится: куда всех помещать? А мать сидела на кровати и все начи­ нала рассказывать, какой страшный виде­ ла она сон. Будто они с отцом идут в гору и детей ведут. А гора — это горе изведать. Около деревянной кровати отца и мате­ ри качалась люлька последнего, шестого-, ребенка, рожденного на этой кровати, а из-за угла, где висела темная икона недо­ вольного чем-то Нйколая-утошика, потре­ скивая слабый, зеленый огонек лампадки. Гудел за столом Иван-дворпик, кого-то ругал непонятным словом «анафема». И уже сквозь оон слышалось Манте, как по­ ет отец про дороженьку, заросшую горь­ ким, частым ооишгачком. Маленький домик, где жил почтальон Марксов на казенной квартире, стоял в Яблоновом саду барыши Гориновой. Она сдавала свои дома почтовой конторе горо­ да Лукоянова. Небольшой этот город сто­ ит недалеко от Сормово, и в 'Дни Машино­ го детства сдавался своими фруктовыми садами. Яблони начинались у самого домика так, что если открыть окно весной, — в комнату сыпалась белые лепестки, а ©ели осенью, — то можно было легко сорвать большое спелое яблоко. Но ребятам .было запрещено строго-настрого не то, что сор­ вать или подобрать яблоко, а даже просто выходить в сад. Барыня Горинова с утра одевалась в пышный и замысловатый капот, ходила по саду и за всем смотрела сама: где подре­ зать сухие ветки, куда поставить подпор­ ки, какой сорт пора снимать. Все это совершалось с помощью Иваяа-двориика, Иван же был и кучером, и печником, и садовником. Кроме того, никто у Горино­ вой не ужйвался. — Я — честный человек, — говори­ ла она, — и требую честности от людей. Укради у меня одно яблоко, и я выгоню тебя, как вора. Осенью тысячи пуда яблок снимали и* Гориновского сада. Воздух наливался запа­ хом спелой антоновки, и от Машиной ма­ тери тоже пахло яблоками: барыня всегда нанимала ее помогать Ивану. Сад пустел, сбрасывал листья, в доми­ ке почтальона светлело и становилось видно, как в далеком цветнике ходит Иван, увертывая рогожей штамповые ро­ зы. * * * Через месяц после от’еада отца сухору­ кий почтальон, заменивший Маркеева, принес перевод на 25 рублей. — Ну, — сказал он, — Андрей все людям носил, а теперь я тебе принес, ма­ маша. Получай казну. ■ Письмо пришло от отца па другой день. Он попал санитаром в полевой лазарет и радовался, что в лазарете спокойнее. А еще через два месяца сообщал в письме товарищ отца, что Маркеев взят в плен. И Машина мать пошла по людям, на по­ денщину. В это время Маша словно воз&ужлла и окрепла. Была она до этого маленькой, а тут сразу подросла.' Ей пришлось заме­ лить мать дома, и обе они жила в боль­ шой работе, зато все были сыты. Весной шестнадцатого года, когда Маша кончала двухклассное, мать спросила: — Ну, что, дочка, будем дальше уе­ дать? — На поденщину пойду, — ответила Маша. Мать порылась в сундуке и достала пять бумажек по пять рублей. — >Вот, — улыбнулась она, — едва; отложила. Тут, Маша, учитель, куда я стирать хожу, берется за двадцать пять рублей приготовить тебя в гимназию ми­ мо третьего класса в четвертый. Поста­ райся, бога рада, поучись лето. Так отец наказывал вас учить, а в гимназии пять­ десят рублей плата. Если год минуешь, нам двадцать’ пять рублей экономии. Маша постаралась. Осенью она уже пошла в гимназию. Начальница посмотре­ ла на нее в лорнет и сказала: — Маркеева, почему у тебя руки крас­ ные? * * * ...Революцию Маша запомнила так. По­ лутемный длинный коридор. Двери в клае-