Сибирские огни, 1936, № 5
Я возненавидел смерть, как гадюку, кото рая только и ждет, чтобы ужалить. И со хранил эту ненависть до сих пор. И за вещаю ее вам, — и это будет наш непи саный договор. А? Работать не с прохлад ней, не с чиновничьим равнодушием, а с огнем... и без шумихи! Энтузиазм там, внутри... понимаете? И еще... хотел ска зать что-то еще... и забыл... Подождите, дайте вспомнить. Ах, да. Должен сознать ся, иногда и на меня находило уныние, опускались руки... особенно, когда рабо тал в земстве... Нелегкая это была рабо та... Представьте себе огромный пожар... Когда вся деревня — сплошной костер, а люди бегают с ведерками и поплескивают горсточками водицы. Что мы, врачи, могли сделать, если на каждый врачебный уча сток приходились сотни тысяч жителей, а эпидемии бушевали, как пожары. Ну, скажите, что мы могли сделать, когда да же лучшие из нас были беспомощны и одиноки. А сейчас — мы армия, да еще какая! Ого-го! Я работаю и знаю, что ря дом так же работают другой, третий, чет вертый... Мы идем сомкнутым строем. И кто работает? Вы слышали весной доклад Мельниковой о ревматизме? Я пошел, думал — зевать буду, скучная штука ревматизм. А сидел, как на докла де мирового ученого. Какие мысли! Какие перспективы... и какой глубокий клиниче ский анализ! А кто такая Мельникова? Вчерашняя рабфаковка, позавчерашняя батрачка, которая только на седьмом году революции ликвидировала свою неграмот ность. А Егорушкин, аспирант по гине кологии. Мальчишка, бывший беспризор ник и хулиган, теперь — комсомолец и ученый. Носится с идеей лечения рака матки соединениями серебра. Разрабаты вает целую новую методику. Таких Мель никовых и Егорушкиных теперь сотни и тысячи. А наша Наташа, Фрося! Мы и они идем вместе, идем сомкнутым стро ем... и с каждым днем суживаем поле смерти, и все больше загоняем ее в ту пик. Мы деремся за каждую человеческую жизнь-и даже за тех, кт-о еще не родил ся. У нас миллионные резервы — всеоб щая грамотность, сотни тысяч физкуль турников, десятки тысяч кружков Красно го креста и первой помощи. Каждое но вое наше поколение — здоровее и крепче предыдущего. А главное — наша коллек тивная сила, единство, целеустремленность и неограниченные возможности. Двести со рок тысяч на одну нашу лабораторию... а? ведь это и во сне никому не снилось. Лия Борисовна, голубушка, ведь теперь- только и работать!.. А тут является эта безносая гадина и... У, как я ее ненави жу! Думает: испугался старик, дрожит от страха, иот-даг нюни радаусилт... Как бы не так! Он вскочил, ударил по столу кулаком. Посуда жалобно звякнула. Лия встала. ,— Василий Васильич, надо лечь и ус покоиться, — сказала она твердо. Он резко повернулся. Он ходил по ком нате, как зверь в клетке, и выкрикивал: — Не страх, а бешенство душит меня£ бешенство! Вы говорите: успокоиться... Это мне-то успокоиться? Смешно-с! Про тивно даже самое это слово: успокоиться... Как можно успокоиться, когда вдет бой... ширится фронт... Как можно успокоиться, когда у порога самой интереснейшей рабо ты смерть подставляет ножку... Обрадова лась, подлая! А мы все равно будем ее бить... Не сдамся, пока не свалюсь сов сем! К дьяволу санаторий! Мне некогда нежиться в санатории, — нужно кончать- монографию. Мне требуется полтора меся ца. Осталось четыре главы и заключение. Я рассчитал, что если писать в среднем по паре страниц в сутки — книга будет кончена. И тогда... «ныне отпущаеши»... — Не надо больше пить, Василий Ва сильевич! — Хорошо-с. Даю слово. Вот вам моя рука. Пока не допишу последней строки— ни единой капли... Зато потом... ха-ха... потом мы с вами еще выпьем. За жизнь! А? Я пожаловаться не могу: моя жизнь— в общем и целом — прошла не плохо. Сколько в пей было разных интересных вещей!., и жутких, и трогательных, вся ких... только кто об этом знает? Впрочем, это не так важно. Важно оставить после себя дело, работу. Как сказал какой-то древний мудрец: оставить миру чекан сво ей души. Так вот-с, дорогой друг, мой че кан — монография. Я работаю над ней 5 лет... вернее, 15... потому что 10 лет со бирал и систематизировал материалы... между прочим, очень любопытные пи... цифры... Он словно споткнулся, оперся рукою о стол, — судорога боли пробежала по ли цу, внезапно побледневшему. Он как-то сразу осел, сгорбился, мешком ткнулся на кровать. Полузакрытые веки его трепе тали, рука слепо блуждала по подушке. Не поднимая глаз, он растерянно шептал:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2