Сибирские огни, 1936, № 4
раз подержал ручку управления в полете, тот полюбил самолет на всю жизнь». — Летчику и не летать?.. Писать бу мажки?.. Голубые глаза сестры смотрели на него чуточку грустно. Скрытно, чтобы не заметила сестра, дви гая ногами, руками, осторожно поворачи вая тело, он ловил боль, стараясь опреде лить, что у него повреждено. От этого бо ли стали невыносимо острыми. — Буду летать!.. — твердо решил он и прикусил губу, чтобы не застонать. Ока залось: — ноги, руки, голова — целы. Что-то случилось в животе, по там докто ра сделали что нужно. - р Болит?.. —- участливо осведомилась сестра. — Нет!.. — коротко, и с напряжением ответил он. Затем приятное чувство лег кости овладело им. Болей не стало. В ком нату хлынули сумерки и лампа потонула в них. Там, где сидела сестра, осталось бе лое пятно, которое ширилось, серело и уп лывало, качаясь в воздухе. Потом все ста ло серым и наступила тишина. Через три дня его снова повезли р опе рационную. Там он увидел комэска. Он ле жал на* столе, без (рубашки, и доктора пз вены его руки цедили кровь в длинную и узкую склянку. —• Здорово, товарищ Метелица!.. — и комэск тепло и приветливо заулыбался. Метелице страстно хотелось жить. Ни- жогда еще жизнь не казалась такой обе щающей и полной самого необыкновенного разнообразия. Жить!.. Жить ©о что бы то пи спало! Жить и летать. Летать обязательно. Дру гой жизни он не хотел. Ему было хорошо уже от одного того, что пришел командир. Это значит — ду мал он — что они, летчики, не выброси ли его из своей семьи, что еще есть на дежда снова увпдеть себя в строю на са молете, за машиной комэска. Хирург неподвижно держал иглу в вене; ногти его пальцев были поволочены ио дом. Кровь ровной струйкой падала в склянку и журчала. Комэск улыбался н поблескивал веселыми глазами. Метелице было немножко стыдно. Стыд но от нахлынувшей вдруг нежности. Хоте лось встать, подойти к этому, всегда су хому и грубоватому человеку и просто, как друга, обнять. Нли сказать что-нибудь хо рошее... Но он только смущенно удыбад- •Сиб. огня Jfe 4. 1936 г . о ' ся. Такого хорошего слова и такого, от торого не было бы стыдно, не находилось... Когда переливали кровь из склянки уже в его вепу, комэск стоял у изголовья п шутил: — Из-за тебя скандал в эскадрильи. Видишь ли, доктор прислал спросить, кто пожелает дать для скорейшей твоей по правки свою кровь?.. Ну, тут и случись корень. Я даже в уныние впал: — все по желали и у каждого кровь первейшего сорта и каждый твой друг — приятель.... Что тут делать?.. Я, возьми, да всю эс кадрилью, — в госпиталь. На, доктор, вы бирай кровь, наипервейшего*сорта!.. А док тор твой, — подмигнул комэск в сторону хирурга, — тоже голова: испугался, когда увидел в госпитале эскадрилью в полпом составе. Ну.., вот и пришлось мне дать по праву командира... А летуны мои, ко нечно, шум: -— как так? почему так? и разное такое... — Бить, наверное, будут... — заметил с улы|бкюй доктор. — Могут... — согласился комэск. — Ребята славные... Все под окнами сидят...— указал комэск на окно, откуда слышался сдерясанный говор. Когда закончилась операция, ушел ко мандир и пришла в палату сестра Галя, под окном запел летчик Ваня Миронов. У него чистый, натянутый тенорок. Взвейтесь, соколы, орлами, П олно т о р е горевать, То ли д е л о и о д шатрами В поле лагерем стоять. .. Метелица лежал и слушал. А сердце слушать мешало. Горло давила спазма. И перед Галей стыд пропал. С л ты вдруг полились, — их не остановить усилием воли, — и после каждого всхлипа стано вилось радостнее, лучше... Вся эскадрилья подхватила песню, на чатую Ваней. А помполит крикнул: — Товарищ Метелица!.. Поправляй- ся-а!.. И песня расстроилась. Все стали кри чать: Володька!.. Товарищ командир!.. Пэ- правляйся-а!.. Доктор вбежал в палату, высунулся в окно и закричал: — Не разрешаю!.. Это вредно больно му!.. — Отставить!.. — раздался голос ко мандира и стало тихо. Метелице было хорошо. Ему казалось,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2