Сибирские огни, 1936, № 4

но, лежит в камышах раненая птица, над которой высоко в небе летят на юг лебе­ ди. Бьггь инвалидом — вообще тяжело, а в наши кипучие дни вдвойне тяжелее. Я знаю, что в своей болезни и слабости я не виноват, но мне тяжело смотреть, как вокруг меня работают другие, какая-то зависть к ним гложет меня, и я с горечью думаю о том, как мало сделано мною для социалистической стройки. Поздно про­ зрел я и мало сделал! ; . i i А между тем, жажда жизни томит меня. С .каждым днем тем она оилшее! и неумо­ лимее. Пока гремели громы войны — она притупилась, невзгоды и усталость заглу­ шали ее. Но за последние годы, когда вся советская страна полна страстной жаждой жизни, творчества, радости — я не на­ хожу себе покоя. Может быть, потому, что жить осталось мало, я научился пить радость маленькими глотками, научился пенить каждую минуту, как неповтори­ мую. Просыпаясь утром, я встречаю но­ вый день, как новы" подарок, а засыпая ночыо. думаю: завтра олять увижу свою чудесную родину и солнце, цветы и Вао. Дорогая моя! не знаю, люблю ли я Ваз в обычном значении этого понятия, — так затаскано было это большое слово, столь­ ко всякой грязи осело на нем... а дру­ гого слова нет. Знаю только одно, что Вы мне безмерно дороги. Вы однажды с до­ садой говорили о том, 'что ничего не знае­ те, кроме музыки, не 'сможете работать да­ же машинисткой или конторщицей. Ка­ кие глупости! Вам и не нужно ничего другого, кроме музыки, да и сама Вы — живая музыка, каждое движение Ваше просится в песню. А разве играете Вы плохо? Недаром Вас все чаще требуют в рабочие клубы. Вы и музыка — единое целое, она органически присуща Вашей натуре, и призвание Ваше заключается именно в том, чтобы нести в широчайшие массы народа творчество Бетховена и Шо­ пена, Грига и Чайковского и ту новую солнечную музыку, какую еще даст со­ циализм. Вашей профессией Вы вправе гордиться, ибо высшей радостью раскре­ пощенного человечества будет искусство. Самое горячее мое пожелание Вам — по­ скорее открыть музыкальную школу и на­ брать в нее побольше ребят и чаще вы­ ступать самой — в клубах, в школах, в колхозах, везде, куда ни позовут. Полоса истерично-крикливых джаз-бандов и пош­ леньких фокстротов пройдет, как прошли Сиб. огни № 4. 1936 цыганщина и Вертинский, а подлинное народное искусство музыки останется на­ всегда и его-то именно надо распростра­ нять, и больше всего именно у нас, в Союзе советских республик, где духовная жажда маос сильна, как ни в какой дру­ гой стране. Народ наш уже припал к не­ иссякаемым родникам искусства и сам со­ здает новые очаги его, и с калсдым днем, с каждым часом эти жаягдущие искусства людп растут, требования их повышаются, утончается вкус, и, значит, дело за Ва­ ми, артистами. Нет, я рад за Вас, рад за то, что Вам суждено радовать массы. * Спасибо и за радость, которую Вы да­ вали мне. О, милая! если бы Вы знали, как хорошо, как легко мне было около Вас В часы, когда меня мучают головные болп, я думаю: если бы Вы пришли и сно­ ва положили мне на лоб Вашу руку — боль стала бы меньше, ибо благодатная сила струится из Ваших пальцев, как аро­ мат от цветка. В последний раз я был у Вас пять дней тому назад. Мы были од­ ни, Вы не отходили от рояля весь вечер. Может быть, Вы смутно предчувствовали, что нашим встречам скоро конец, и игра­ ли мои излюбленные вещи: и листовский марш Рокочи, и шопеновскую семнадца­ тую прелюдию, и третью сонату Бетхове­ на, сквозь которую пробивается такая трагическая и гордая скорбь, и многое другое. Вы были молчаливы, словно пред­ почитая говорить музыкой, и она лилась без конца, а я сидел на диване и слушая, и неописуемое счастье переполняло меня. Уйдя от Вас во втором часу ночи, я не мог даже думать о сне и до утра бродил по сонным тихим улицам. Дошел до реки, любовался на высоком берегу восходоя солнца, а идя обратно, отдыхал на буль­ варе. В кустах и деревьях порхали и пе­ ли птицы, острым и влажным ветерком, запахом свежего сена тянуло с прибреж­ ных лугов. Слезы текли по моим ще­ кам, — я плакал от радости, от мысш\ что снова всходит солнце, что небо без­ облачно и поют птицы, а вот там, через квартал, в высоком белом доме, в угловой комнате третьего этажа с полузакрытым окном спокойно спите Вы. Мне хотелось целовать цветы, целовать землю, которая так добра, и я думал: хорошо, что везде спят и меня никто не видит. Простите, дорогая, это запоздалое при­ знание и все эти строки... Вспоминаю сейчас наш последний раз­