Сибирские огни, 1936, № 4
но-душно, как иногда в лесу, пахло со сновой корой и высыхающей берестой, к этому примешивался кисловатый запах наших потных тел. Казалось бы, ничего особенно привлекательного тут не было. Но сидение на тюремных нарах п вынуж денное бездействие пробудили во многих из нас голод по работе, по простому фи зическому труду. Сначала эта работа нас просто забавляла и радовала, — ведь нужно было как-то расходовать накопив шиеся'силы, а потом мы в нее втянулись, и она как бы влилась в общий трудовой поток. Мы приходили па берег рано ут ром и первое, что видели, это мощная ши рокая река, блистающая на солнце, и темнокоричневый переплет железнодорож ного моста. Еще недавно с двух пролетов этого моста, взорванного белыми при от ступлении, нелепо висели изуродованные перекрытия и балки. А. теперь весь он был как новый, сверкал свежей краской, но нему, весело попыхивая, шли поезда. С каждым днем они ходили все чаще, ре ка оживлялась все больше. На том берегу стояла какая-то заброшенная, давно пора ботавшая фабрика. И вот однажды на на ших глазах из ее труб повалил черный дым, потом острой струйкой вырвался белый пар, п мы услышали резкий, пре рывистый, точно захлебывающийся от ра дости первый гудок. Вслед за гудком с то^ го берега донеслось беспорядочное взвол нованное «ура» и музыка и пение «Ин тернационала». Мы на несколько минут прекратили разгрузку и смотрели туда — одни. X усмешкой недоверия, другие с иро ническим любопытством, третьи с весе лой улыбкой, а у меня сердце переполня лось глубоким волнением. Работа в бар жах, эти поезда, эта ожившая фабри ка — и веселые пароходы у пристаней., смех и песни грузчиков, дробный стук топоров за длинным забором, где начина ли строить что-то большое, — все это теперь я не мог уже воспринимать раз нодушно. В сознание и в сердце стуча лась новая жизнь и требовала ответа. Призывный гудок заново рожденной фаб рики резко п навсегда отколол меня от многих моих соседей по лагерю, от всех контрреволюционеров и тупоголовых ме щан. Просыпаясь утром, я нетерпеливо ждал сбора на работу, а проходя по горо ду, жадно ловил все звуки и движения улицы, и мне казалось, что город стано вится все бодрее, шумнее, радостнее -с- даже воробьи как будто прыгали по-ино му... Иногда навстречу попадались коман ды красноармейцев, они шли четко и не принужденно, как хозяева, и пели с ка кой-то горячей бодростью: «Мы ® (бой поидам — 1 за власть советов И как один — умрем за это». Все эти красноармейцы, рабочие, груз чики переживали торжество победы и жаждали закрепить ее — и готовностью к смерти и энтузиазмом труда. И мне не удержимо хотелось влиться в красноар мейскую команду, в артель грузчиков, уй ти к рабочим и работать, засучив рука ва, чтобы иметь право вместе с другими строить новую жизнь. Эти мысли томили меня, но высказывать их я не решался. Наступал вечер, сны возвращались в лагерь. Большинство находившихся в нем еще не мирились со своим положением и пленом, о большевиках говорили или с плохо скрываемой злобой, или с кривой издевательской усмешкой, или с тупым равнодушием и к ним, и к себе, и ко всему на свете. Как откормленные вши, ползли по нарам вздорные слухи и сплет ни и гнусные анекдоты про большевиков, евреев, женщин. Люди тряслись от утроб ного смеха, ежеминутно матерились, пле вались, клеветали, а я... у меня не хва тало мужества встать и крикнуть им —■ «Замолчите!» и бросить им в лицо суро-* вые слова правды. Но однажды вечером я не выдержал, сказал какую-то резкос.ть своему соседу — ротмистру Меркулову, а когда за него вступились другие, я крик нул, что не уважаю их, что мне нена вистны их косность, контрреволюционность, их идиотская пошлятина. Не помню, что и как я кричал, но помню, что меня тря сло, как в лихорадке, сердце неистово ко лотилось, и начался чудовищный припа док головной боли. Эти ужасные припадки, о которых я не могу даже думать без содрогания, случа лись и раньше, как следствие контузии головы в бою под Ригой, а потом стали повторяться все чаще и сильнее. Единст венная отрада была в том, что они все же проходили, но после них, как тяжкий многопудовый груз, сковывала тело уста лость. Как часто теперь лежу я в своей комнате после этих припадков, совершен но обессспленный, не в силах повернуть головы и поднять руку, а за окном шу мит, сияет и радуется лето. Так, вероят
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2