Сибирские огни, 1936, № 4

другие были уже холодны п мертвы, тре­ тьи поражали своей наивностью, пустотой НЛП ложыо... В юности он увлекался) Надооном. «Друг згой, брат мой, усталый, страдающий брат, Кто-б ,ты пи был, не падай душой, — Пусть неправда и зло полновластно царят Над омытой «слезами землей. Пусть разбит и поруган святой идеал И струится невинная кровь. Верь, настанет пора — и погибнет Ваал И вернется на землю любовь». Надсон заслонял тогда даже Пушкина, а сейчас об этом смешно и подумать. А вот Некрасов: «От ликующих, праздно болтающих, Обагряющих руки в крови, Уведи меня в стан погибающих За великое дело лобви». Десяток страниц заполнен некрасовски­ ми строчками: «Рыцарь на час», «У па­ радного ищ ’еэда», отрывки из «Русских женщин». Да, это настоящее, это не пере­ станет волновать... Не забыть об’яенеажя Трубецкой с иркутским губернатором, по­ явления Волконской в каторжной шахте... Он перелистывал тетрадь дальше. «Мечты и иллюзии гибнут, факты оста­ ются» (Писарев). И тут-же приписка ка­ рандашом: «к сожалению»! Теперь бы этой приписки он не сделал. Почему «к сожалению», если это непреложный и прекрасный закон истории? «В основание всех прений о русском рабочем вопросе должен был бы леч^ об­ щеизвестный факт, что у нас рабочие не составляют отдельного рабочего сословия» (Михайловский). И это тот самый Н. К. Михайловский, которым он в молодости зачитывался и вместе с которым он 'боготворил «врити- чески-мыслящую» личность и проглядел целый рабочий класс! Неручев опустил тетрадь. Ему вспом­ нилось, с каким душевным трепетом под­ ходил он — студент петербургского уни­ верситета — к «вромной редакции «Рус­ ского 'богатства», где культивировались идеалы Михайловского. Он принес свои стихи, отдал их старому народническому поэту, прошедшему многолетнюю ссылку и каторгу. Стихи были почти революци­ онные, старый поэт одобрил их и сурово, отечески ска зав «только не поддавайтесь влиянию социал-демократов, поэт не мо­ жет быть социал-демократом, потому что поэзия и материализм несовместимы». Он не возражал старому поэту, — каторга и ссылка внушала авторитет и уважение. Потом нахлынули новые влияния: До­ стоевский, индивидуалистическая филосо­ фия. «Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого серд­ ца». (Достоевский). Раскольников — Со­ не: «Я не тебе поклонился, я всему че­ ловеческому страданию поклонился». И тут же рядом: «Нужно любить, нужно ненавидеть, нужно бороться, нужно содрогаться. Это может сделать жизнь горькой, но без уто - го вся жизнь — хлам». (Гете). Эта последняя фраза дважды подчеркну­ та. Он любил ее, — она звенела как клятва, и он часто в трудные минуты повторял ее. Он пошел с нею и на вой­ ну, -но там она звучала фальшиво. То, что он видел и переживал там, ие укладыза- дось ни в какую философию, — мысль заходила в тупик и словно 'слепла. Он перелистывал дальше. «И там где смертей и болезней Лихая прошла колея, 'Исчезни в пространстве, исчезни, Россия, Россия моя!» (Андрей Белый). «Рожденные в года глухие Пути ие помнят своего. Мы — дети страшных лет России — Забыть не в силах ничего. Испепеляющие годы! Безумья-ль в вас, надежды-ль весть? От дней войны, от дней 'свободы Кров;авый отблеск в лицах есть». (Ал. Блок). «Всем телом, воем сердцем, всем созна­ нием — слушайте Революцию» (А. Блок). •— Да, — .вздохнул Неручев, — я слу­ шал Революцию. Но слушал !болыне серд­ цем, чем сознанием, и самого важного не понимал. Война и революция меня снача­ ла ослепили, потом открыли мне глаза, и в новом свете представилась жизнь. Кто это сказал: «Мир пред тобою возник. И мир в развалинах рухнул, И из развалин восстал великолепнее мир»? Он прикрыл тетрадь. По этим! истрепан­ ным пожелтевшим страницам он шагал, как по ступеням. Они вели то вверх, то