Сибирские огни, 1936, № 4
— Ну, вот... Это еще что такое? Дотронулся до ее руки — холодной, как у мертвеца. Пожал плечами. Прошел ;з а шага в сторону ; палатюи и не знал, что делать дальше. — Не обращайте внимания, — сказала Лия, всхлипывая. — Пройдет. Он облегченно вздохнул, — - терпеть не мог женских слез. Для храбрости дважды кашлянул, неловко потоптался на месте и зачем-то заорал в пространство, где ни кто его не слышал: — Oroj ro-<ro! нажимай, ребята! нажи- ма-ай! На все сто с га-анвом! Потом наклонился над Лией, спросил, не надо ли воды. Смахивая шатком слезы, она отрица тельно покачала головой: — Ничего... Теперь это бывает редко. Дело в том, что... — Она опять опустила голову. — Мне вспомнилось... вот в та кую же темную весеннюю ночь, накануне еврейской пасхи, в нашем городе дени кинцы устроили погром. Врывались в ев рейские дома, убивали 'без разбору. Я де журила в больнице... Когда вернулась — увидела на полу, в луже крови Борю, сво его сына... А муж пропал без вести. Сы ну не 'было еще трех лет... — Да-а... Конечно... — неопределенно промычал Лобастый, ничего этого не ожи давший. И, помолчав, с отвращением и ненавистью прибавил: — Гады! Ну, и гады же... Трехлетне- г о . . . — У него были мои глаза, кудрявые отцовские волосы... Таюой подвижной, ве селый мальчик... Теперь он 'был 'бы пио нером. Она опять заплакала. Лобастый понял, что мешать ей не надо и .медленно отошел- в сторону, заглянул в щалашку. Там, на широком топчане, неспокойно опал брига дир Иннокентий Непомнящий — в мехо вой шапке, в сапогах, облепленных грязью, лежа навзничь и уткнувшись ли цом в подушку. Его уже >несколько дней трясла малярия, а уходить домой, лечь в постель — не хотел. Лобастый подошел ik нему, пощупал лоб, покачал головой. Непомнящий открыл глаза, замигал, приподнялся и попросил воды: — Пить хочется. Сколько времени, то варищ Лобастый? Поди, уж ут,ро? — Спи. До утра еще далеко. Вое зно бит? — Не очень. Голова вот только... С южного участка не звонили? — Нет. Порошки-то, Иннокентий, при нимаешь аккуратно? Врачиха говорит, что тебя надо отправить домой. Обязательно. — Плевать я хотел на твою врачиху! Что я буду делать дома? Хину глотать я и здесь могу. А .кроме того, коммунист я или нет? должен 'быть в авангарде или не должен? — А я тебе говорю: лежи и не ры пайся; с первой машиной отправлю на усадьбу. Для авангарда найдутся здоровые. Так и знай: пару дней посидишь дома. — Это мы еще посмотрим! — И смотреть нечего. Прикажу и по едешь. Я с предписанием врача согласен. Значит, никаких разговоров. А пока ма шины нет — спи. Хочешь погреться — иди к костру. Там, кстати, врач... — А ну ее.,’. Лобастый вышел из палатки. Гейман стояла на коленях, хворостиной шевелила- костер, -— из-под пепла с легким треском взлетали искры, золотыми ящерицами пе ребегало, перескакивало пламя — уже вя лое, угасающее. — Скоро начнет светать, — ободряю ще сказал Лобастый, возвращаясь в ко стру. Лия не ответила, зябко поеживалась и смотрела на пламя. — Вы, ©от, деникинцев вспомнили, — медленно заговорил он, расставив ноги и пристально глядя куда-то в темноту, — а я вчера, ночью, у этого же костра тоже о прошлом раздумался... только не о нашем, а об очень далеком. Говорят, здесь, по этим 'самым полям, сотни лег тому назад, пролегала дорога Чинтис-хана, Я предста вил себе на минуту привал ханююой орды: бесчисленные костры, тысячи скрипучих арб, связанные веревками пленники... На поднятых копьях — головы именитых вра гов. Разбой и опустошение... Предел раб ства. А теперь — вы только вдумай тесь — на, этих же полях шумят тракто ры. В совхозе горит электричество... Нет, черт возьми, в хорошее время мы с вами живем, товарищ Гейман! Ковда вот так по думаешь —• хочется работать засучив ру кава, бешено... В палатке зазвенел телефон. Лобастый направился туда. За ним, зябко втянув го лову в плечи, вошла в палатку и Гейман. Непомнящий лежал с закрытыми запав шими глазами. В тусклом свете неросино-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2