Сибирские огни, 1936, № 2
труп бездыханный. Ему теперь хоть тра ва не растп, а нам — каково? В яму мы попали. Как выкарабкаться? Как выйти на дорогу? Были не крестьяне, а теперь и вовсе не жители. Он вздохнул, помолчал, потом не под нимая головы продолжал: — Видно, иа роду у нас написано — мученье, потому п прозвище нам дали —• кроты. Моего отца кротом дразнили, по наследству ко мне эта кличка- перешла. Покойника Ивана так величали. Теперь тебя кротом будут называть. «Мишка- крот, кротенок». А за что такая честь? Да потому весь паш род свету белого не видел. Хлеба досыта не наедались, мясо только по великим праздникам ели. Лени вых и бессильных у нас в роду не было, а вот не ладилось у нас хозяйство, хоть караул кричи. Я , когда молодой был, как бык ворочал. Думал в люди выйти, по- человечески пожить хотелось. Бывало и грешил — воровал помаленьку у соседей, били меня за это. Думал, двор на прокля том иесте стоит. Сколько раз перестраивал ся, перевозпл избу с места на место. Все прахом изошло. Грыжу только и зарабо тал. Покойник Иван тоже резко за хозяйство принялся. Но я видел — толку не будет из его трудов. Решетом воды не перетас каешь. В один конец льет — в другой выбегает. Сколько раз я ему говорил: «Иван переклади печь — пожару надела ешь», — не послушал, все копейку бе рег. Вот и подкосила его нужда под самый корень, как коса траву. Остались дети си роты. Теперь одно — надевай сумку и иди под окно милостыню просить... Двор, как мутной водой, наполнялся тьмой. Словно дразня людей, из груды головешек высовывались красные языки огня и быстро прятались. Подул свежий ветер. Он принес с по ле ! запахи прошлогодних трав и аромат весны. Старик и мальчик молча сидели, прижавшись друг к другу, и были похо жи на разлапистый обгорелый пень. I I Ошеломленная несчастьем, босоногая, с непокрытой головой, глотая слезы, Марья пробежала деревенской улицей, свернула в переулок и, не оглядываясь, направилась к озеру. Перед ее глазамп стояло мертвое, сожженное лицо дрса и горящая изба. Беспомощный плач ребятишек резал уши. Изнемогая, она прижимала руки к груди и не уменьшала шаг. Колкие об жигающие мысли, словно раскаленные уг- ли, разламывали голову. Она мысленно йидела, как надевает па Мишку сумку и слезно наказывает: — «Если не будут подавать — за плачь, скажи — погорельцы мы и отца пет». Она вертела головой, словно ей на шею накидывали петлю, и побелевшими губами шептала: «Лучше смерть, чем такая жизнь». — «В колхоз проситься надо» — воз никла у нее мысль, но сейчас же усилием воли женщина выкинула из головы эту сладкую, но пе могущую сбыться мечту, как выкидывают из полосы ржи краси вый, ароматный, но ненужный цветок. — Не примут они меня. Павел в уте шенье это сказал. Зло мое не забыто. Захлебываясь от рыдания, она ускори ла шаг. На берегу озера Марья остановилась, часто заморгала мокрыми ресницами, и от сознания того, что сейчас она хочет сде лать, ей стало невыносимо страшно. Не приятный озноб пробежал по всему телу. Она опустилась у одиноко растущего дере ва на мягкую, с начинающей пробиваться зеленью, землю. Она глядела широко раскрытыми глаза ми на крутой, обрывавшийся у самых ее ног берег, на полянку, поросшую редким кустарником, слышала глубокий холодный всплеск воды. Марья вспомнила, что, еще будучи де вочкой, она часто бегала с подрулсками на этот берег. Здесь всегда росли душистые фи алки, скромные анютины глазки и ярко красные огоньки. Они рвали цветы, пели песни, играли и веселились. Недалеко отсюда росли грибы и ягоды. Тогда вот эта берез ка была молода. Она, как шаловливый ребенок, заглядывала с крутизны берега в воду и радостно трепетали ее узенькие зеленые листочки. С тех пор прошло боль ше двадцати лет. Незащищенная от вет ров березка покривилась и стала сохнуть. Листья поредели, стали бледней. Ветви, как подорванные непосильной работой руки, стали корявыми и безобразными. За эти годы вода подмыла берег, и одинокая береза очутилась на самом краю обрыва. Испуганно подняв ветви, она хотела бе
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2