Сибирские огни, 1936, № 2

мунисты, что пришло время, когда личная радость человека становится радостью кол­ лектива и личное горе его мы, коммуни­ сты, должны растворить и ослабить мате­ ринской нежностью и заботой о нем. Маленький Рахимжан решительно под­ нялся. — Марфа Даниловна, дозволь Рахимжа- ну слово сказать. — Говори, Рахимжан. — Я Селифону Абакумычу... потихонь­ ку Сабраску буду чистить, копыта ма­ зать, хвост, гриву чесать. Я ... Старик еще что-то хотел добавить, но пе сумел и сел. ■к «Смерть, рано или поздно пресекающая все уродливое, все бесполезное, все несо­ гласное с окружающими условиями, и есть источник и причина красоты п гар­ монии органического мира»... — Селифон Адуев почему-то вспомнил именно эту фразу из кииги Тимирязева о жизнн Дар­ лина. Вспомнил и заметался по комнате. Казалось, что пол горел под его ногами. — Но ведь Мара и смерть — неле­ пость. Ужас! Ужас!.. — Он схватился за голову и , как был, в одном пиджаке и без танки, — выскочил па улицу. В опустевшем доме, у обеденного стола, на кухне, у окоп, с повешенным ею шторами — все напоминало ему ее, жи­ вую, двигающуюся, полную волнующей прелести и тогда, когда он первый раз семнадцатилетней девушкой увидел ее в пятистеннике Амоса, и даже тогда, когда она уехала от него в город и он безуспеш­ но разыскивал ее. Селифон шел, не отдавая себе отчета, куда идет. Фиолетово-синий вечер опу­ скался на деревню. Кое-где зажигались ранние огни. Золотые капли света в ок­ нах раскрывали куски жизни, чьи-то склоненные головы, чьи-то улыбки, живой трепещущий мир, полный движения, горя и радости. Мимо, мимо... Подмерзший снег хрустел под ногами. Как очутился у Малого Теремка на глад­ кой, лоснящейся под выкатившейся луной лыжнице — Адуев и сам не сумел бы сказать. Тишина. Мерзлые березы в инее... Селифон подо­ шел к уродливому толстому дереву, из-за которого вышашула Фроська, и в пяти шагах от него, на примятом снегу, увидел черное, величиною с ладонь, пятно. — Здесь! — громко сказал он и опу­ стился на колени. — Здесь! — упав грудыо на снег и прикасаясь горячими губами к мерзлому солоноватому пятну, прошептал он и хлы­ нувшие из глаз его слезы смешались с застывшею кровыо Марины. Тут и нашла его Марфа Даниловна, не­ устанно следившая за Адуевым с момента убийства Марины. Опустившись рядом с ним на снег, она тихонько стала гладить его по голове. С распухшим от слез лицом, он повер­ нулся к ней и посмотрел на Обухову не­ понимающими, замученными глазами. —• Давай я помогу тебе встать... И по­ тихоньку пойдем ко мне, а то, пожалуй, холодновато... Марфа Даниловна взяла его холодную большую руку. Селифон покорно пошел с Обуховой, а она все убыстряла и убыстря­ ла шаг. Дорогой они ни о ч:ем не говорили. В большой комнате Марфа Даниловна зажгла лампу «молнию». Строгая холодно­ ватая чистота, узкая девичья койка, на­ крытая белым пикейным одеялом, и — книги. Книги на полках, на столе, на окнах. *— Зато уж чаем я угощу тебя! Марфа Даниловна поставила на примус чайник и стала накрывать на стол. Сели­ фон сидел, уронив голову на руки. Обухо­ ва подошла к нему и села рядом. — Давай поговорим... — Не могу... Не хочу... Оставьте меня одного, Марфа Даниловна, ради бога... — умоляюще заговорил он и слезы потекли до разреза губ его. — Говори, говори, родной мой друг. Говори, что угодно, только не молчи, — порывисто шьзала ему Обухова. — Тяжко мне... — А мне, а всем нам, от Матрены Пе- гонышихи до Гарасика Свищева, — не тяжко?.. Марфа Даниловна схватила Селифона за плечи и с силой встряхнула. — А мы не мучаемся вместе с тобой и глядя на тебя? Мы-то разве не любим и ее, и тебя?.. — Знаю и не могу. Дед мой ногу себе отрезал и я удивился ему тогда. Ах, если бы можно было жить без сердца, Марфа Даниловна!..