Сибирские огни, 1936, № 1
в движение. В комнату ворвалась волна морозного воздуха, лай со бак, дробно коловш'Ийда в горах. Обухова раскрыла блок-нот. Пер вый день стал перед нею во всех подробностях. Раннее утро в Чер новушке. Высокий сероглазый Ка ширин, гурты рогатого скота.. До рога на третью ферму, прогнив ший поломанный мостик... — Да, да мостик! — и Марфа улыбнулась. — Как кстати сказала я о нем... — Со сломанного мости ка она и начала свою речь. Обу хова сейчас еще была под впе чатлением пережитого волнения. Перед нею встала страшная карти на з первом же телятнике. Десят ка три тощих, вз'ерошенных те лят — «кандидатов к праотцам», с захлюстанными, точно в извести вымазанными хвостишками, сонно тыкались по загаженным кабин кам... Бутыли сулемы и соляной кис лоты, привезенные для дезинфек ции помещения, зараженного ба циллами белого поноса, неизвест но кто разбил. Запасов сулемы в центральной усадьбе больше не оказалось. Из всех гуртоправов третьей фермы только у одного — огнен но-рыжего, с злыми глазами му жичонки Емельяна Прокудкина бы ли здоровые телята, образцовая чистота в телятниках, крепко и остро пахло креолином. Управля ющий сказал, что Емелька крео лин и сулему правдами и неправ дами. сам достает на первой фер ме. Марфе рассказали, что на ра боту Прокудкин «до неподобно- сти злой», что он будто бы и спит на базу в гурте. Но в прошлом за кулацкое восстание и бегство за границу сидел в тюрьме. Думая о нем, Обухова станови лась втупик. Рыжеголовый Емель ка и всем своим прошлым, и ко лючей озлобленной внешностью нарушал привычные категории. «Маленький теленок вырастет в большую корову», записала Мар фа в блок-нот фразу, сказанную ею в конце своего выступления... «Управляющий фермы — отста лый парень, вместо мобилизации говорит «лобилизация», вместо ре монтировать, — «демонтировать». «Гуртоправ третьей фермы Емельян Прокудкин». И против его фамилии Марфа Даниловна поставила значок — плюс. Зоотех ник первой фермы Каширин — плюс. Доярка Семешева — тоже плюс. Кладовщик Рыклин — ми нус. i _ ★ а» Около полудня Виринея снова открыла дверь адуевского дома. Фроська также сидела в кухне на лавке. Руки, беспомощно брошен ные на колени, были в том же по ложении, в каком утром оставила ее Виринея. Ребенок, очевидно на плакавшийся вволю, мокрый от слез, уснул. — На вот, дева, да ты не сдуре ла ли? Виринея встряхнула Фроську за плечи. Фроська повернула голову и уставилась на вдову бессмыс ленными, пьяными от боли глаза ми. Слез не было. Была мучитель ная тоска, слабость во всем теле и полная утрата воли. Так ночью, в степи, поражает путника гром, расколовший небо над головой. И синяя безбреж ность равнин, и дальний хутор на горизонте, и пригнутый ветром чахлый сухобыльник на одно толь ко мгновенье вырвет ослепляющая молния, а вслед черней и страш нее сомкнется ночь. — Знаю... Наперед все знаю, — безнадежно сказала Фроська. Не яркие беловато-голубые глаза ее с редкими бесцветными ресницами были устремлены внутрь себя. За эти часы она разом постарела на много лет, и казалось, заранее уже смирилась с участью, которая ждет ее завтра. Но Виринея знала, что при пер вой же встрече с соперницей ог нем вспыхнет Фроська и полезет на рогатину, отстаивая свое право на Селифона. Знала, что победа будет не на стороне поповны, и
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2