Сибирские огни, 1936, № 1
игах сорока процентов осталось всего-навсего двадцать три. Но и это бы еще полгоря... — Герасим Андреич опустил голову еще ниже, чувствуя устремленный на себя взгляд Адуева. — В сутолоке порастащили иму щество, сбрую, корма разворовали. Попервости за нашим сеном быв шие коммунары для своих нужд, /как за своим ездили. Не заметанная с осени солома изобрела на гумнах. Одним словом рассказывать— ро бость берет, до чего дожили... Селифон сел на постели. — Конюха от коммуны доста лись — оторви да брось, вор на во ре. Отчаюга Листратка Синегубов и арестант Агейка Телятников кор мовой овес крали. Вернулся я из района с опаринского дела, слышу на маральнике падеж. Прибегаю — Акинф там. Увидел меня, да как за кричит: «Душу вы из 'меня выну ли! Лошадей на конный двор по забрали. Маралы третий день без кормов»... Я тем же следом в де ревню, смотрю — а кони не ходят. Овсяную дачу усилили, а кони пу ще того не ходят. Стали втугтик: что за притча? Спасибо, Матрена выследила. Они овесец-то потаен но от заведующего конным двором ночью, с конюшни, прямым конве- ером завхозу «Скотовода», такому же пьянице за полцены сбывали и у Вирешки вместе пьянствовали. Вгорячах Матрена обоих конюхов в голодную колоду рылом натыка ла, но кони наши, надо прямо ска зать, висят... — Как висят?! — .Адуев поста вил босые ноги на пол. — Обыкновенно, на веревках...-- Герасим Андреич тоже встал и взглянул Селифону в лицо. — Под брюхо и за перекладины, чтоб не завалились, — не опуская уже глаз, говорил председатель. — И ойротский жеребец, зна чит? — И он... —• Пойдем, Герасим Андреич, -- тихо сказал Адуев и начал поспеш но обуваться. Высокий, с серебристой гривою до колен, с большими черно-огнен- выми глазами конь, круглая, как утиное яйцо, спина, и черноусый Кодачи, и убитые горем алтайки, подарившие ему коня в долине го лубого озера, — встали перед Се- лифоном. Любил он смотреть на жеребца, слушать волнующе-звон- кий его -голос, когда он, так же, как »иМухортка, откликаясь на зов, раз дувал розовую мякоть ноздрей. Адуев видел сейчас умную сухую голову жеребца с короткими ушка ми, острыми и подвижными, как два белых мышонка. А у выкупан ного в реке — как играл у него каждый мускул под тонкой кожей. — Значит, Белок висит? — Ви сит, значит, Белочек. —-Селифон набросил на плечи зипун. — Пойдем! —• Пойдем, я велел лошадь по дать, знал, что по конюшням, по скотным дворам доведется. У ворот стояла пегая, бело- ноздрая лошадь, запряженная в ободранную кошевку. На облучке сидел кучеренок-подросток в коро теньком рыженьком зипунчике, с кнутом, по-мужицки заткнутым за опояску. Адуев с трудом узнал рез вого когда-то Пежинского Чубар- ку. Конь стоял, уныло опустив длинную голову. Тонкая шея у не го была так худа, что на ней про ступили сухие, как прутья, жилы. Селифон сел рядом с Герасимом Петуховым. Оба молчали. Кучеренок взмахнул кнутом. Ло шадь с усилием сдернула кошевку и пошла шагом по раскиселивше- муся снегу. Паренек ежеминутно дергал вожжами невзнузданного Чубарку и, сбочившись, больно хле стал кнутом, норовя попасть под брюхо. Конь взметывал головой и крутил хвостом. По средине улицы блестела боль шая лужа. Чубарый свернул с до роги и потянул к воде. Паренек от кинулся назад и тянул за вожжи, но лошадь, нагнув голову, вошла в лужу по щетки и встала. — Оголодала! — пронзительно закричал кучеренок и начал так сечь коня, что с него полетела шерсть. Очнувшийся Селифон уви дел, что высоко подтянутый черес седельник не позволяет лошади до тянуться губами до воды, и она,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2