Сибирские огни, 1935, № 6

ЖЕНЩИНА И РЕБЁНОК В ПОЭЗИИ !НППНН|1Ш11ШШПНиП]Пи1Н1Н1И1П]тП1ПЕПЕ1ШИ[Ш1Ш31ПЕШПНТШПТШ1тНП!1(Е П 179 Большее счастье — удары уже зарожденного слышать, Если, питаясь внутри, он продвигается в мир. В нем уже юности быстрой движенье я слышу. Стучит он В нетерпеливой тоске, чувствуя солнечный свет... Чтобы впредь не случилось с тобою, растущий любимец, Зачат любовью ты был, — будь же любовь твой удел)» И в другом стихотворении: «Ты с ребенком чужим подаяния просишь, — Я тронут. О, как тронет меня та, что мне сына родит!» Подобные же мотивы звучат не менее углубленно в «Фаусте», особенно во второй части, где не однажды и с большой нежностью говорится о детях. «Лю- бовь, для того, чтобы излучать человеческое счастье, сближает благородную че- ту, но чтобы сделать наслаждение божественным, она создает чудесную трои- цу», — говорит Елена Фаусту, разумея под троицей родителей и ребенка. Но сын их Эвфорион вслед за этими словами погибает, — «счастье и красота не соеди- няются надолго». По Гете, судьба не покровительствует ни любви, ни верности. В) том же «Фаусте» дорцды с грустью говорят юноше «Мы хотели вечной вер- ности, боги не позволяют ее». Налет печали и пессимизма лежит на этих моти- вах у Гете, идеальное начало терпит крах и сменяется прозаическим буржуазным браком, верностью домашнему очагу и хозяйству. В «Поэзии и правде моей жиз- ни» Гете говорит Гретхен: «Каждому из нас, мужчин, необходима женщина, что- бы вести наше домашнее хозяйство». А героиня «Вильгельма Мейстера» Тереза испытцвает «невыразимое удовольствие» только от одних слов Лотарио о том, что «высшее положение женщины» он видит в домашнем хозяйстве. Ряд теплых строк о матерях и детях следует отметить у французского на- родного поэта Беранже — в его песнях «Клара», «Рыжая Жанна», «К молодежи» и др. и особенно в его «Песне над колыбелью новорожденной». Колыбель поэт сравнивает с челном, готовым отплыть в житейское море, на этом челне «Любовь цветы привязывает к мачте И Дружба в нем садится у руля». Иовалис и другие немецкие романтики XIX века из-за голубого цветка своей нездоровой фантазии не видели живых цветов земли — реальных девушек и женщин с их реальной любовью и материнством. Польский классик Мицкевич чаще воспринимает женщину, как и Байрон, сквозь призму чувственности и, гля- дя ночью на небо, даже там ухитряется видеть гаремы (в сгнч. «Бахчисарай ночью»: «гаремы на небе огнями звезд залиты»). Известный американский поэт-анархист Уитмэн, произведения которого в конце прошлого века казались для многих откровением, воспринимает женщину также исключительно чувственно и находит в своей мужской природе лишь один идентичный отклик: «зычным голосом воспеваю Фаллос». Правда, он во- сторженно пишет о том, что от женского тела исходит «божественный свет» и что «быть женщиной такая же великая доля, как быть мужчиной, а величайшая до- ля —< быть матерью мужчин», но физиология грубо доминирует у Уитмэна над ^всем остальным и конечное ето отношение к женщине в сущности зоологично. Впрочем, от анархиста трудно ожидать большего, ибо еще отец анархизма Прудон в 60-х годах прошлого столетия с математической уверенностью заявил: «Женщина относится к мужчине, как 2 :3, поэтому ей свойственно подчинение». Подкупающей искренностью и прелестными поэтическими образами полны стихи о материнстве и детях — индийского поэта Рабиндраната Тагора. Ни один современный буржуазный поэт не откликнулся на эти темы так щедро, как Та- гор, всегда тесно увязывающий их с природой и даже с космосом. Так, в од- >м из стихотворений он говорит от лица матери: «Когда тебе дарю я, мальчик мой, Раскрашеные яркие игрушки, Я знаю, для чего игра цветов И в тучке той, и в капле, и у мушки, -И почему так ярки все цветы... Когда тебе я песенки пою, ты танцуешь весело, мой милый, -» Я знаю, для чего лепечут листья И волны шлют хор мощных голосов... Когда я сласти приношу тебе И ты их жадно схватываешь ручкой, Я знаю, для чего есть мед в цветах И для чего плоды полны душистым соком»...