Сибирские огни, 1935, № 6

ЖЕНЩИНА И РЕБЕНОК В ПОЭЗИИ l e i l i i i lMl i i l i l l i l l i l l i r i l l l iMl l i l ii 176 Платон утверждает, что женщина менее способна к добродетели, чем муж- чина. Аристотель не стесняется заявить, что женщина по самой своей природе хуже мужчины, и отказывает ей в правоспособности. Гезиод, автор знаменитой древнегреческой поэмы «Труды и дни», пишет, что женщине нельзя доверять, ибо «доверяющийся женщине — доверяется ворам». По Эврипиду, жена — лишь принадлежность хозяйства, старшая служанка. Афинские девушки «учились лишь прядению, ткачеству и шитью, самое боль- шее — немного читать и писать. Они жили почти затворницами, пользовались обществом лишь других женщин. Помещение для женщин находилось в обособ- ленной части дома, куда мужчины, в особенности посторонние, нелегко проника- ли и куда женщины удалялись при посещении дома мужчинами. Женщины вы- ходили из дому только в сопровождении рабыни, дома они были буквально под надзором; Аристофан упоминает о мелосских собаках, которых держали для устрашения покушающихся на женскую верность, а в азиатских городах для надзора за женщинами держали евнухов». (Энгельс). Тот же Аристофан пишет комедию «Женщины в народном собрании», где рисует государственную дея- тельность, как какую-то сплошную оргию пьянства и разврата, словно женщины только на это и способны. Лишь спартанские женщины более поздней эпохи и часть афинских гетер пользовались относительным почетом и уважением. Классические идеалы жен- щин в древнегреческой литературе — это Пенелопа у Гомера и Альцеста у Эв- рипида. Пенелопа в течение 20 лет с неизменной любовью ждала странствую- щего мужа, а Альцеста, «лучшая из жен под солнцем», спасла жизнь мужу це- ною своей собственной жизни. Рабская преданность мужчине, как своему бес- предельному владыке, рисовалась в греческой поэзии как величайшее достоин- ство женщин. Д^ и не только в греческой. Не лучше было и в древнем Риме. Римское право ставило женщин на один уровень с малолетними и умалишенными: женщины не могли совершать ника- ких гражданских актов. Древнеримские поэты воспевают иногда семейные тор- жества своих богатых покровителей, но жены и матери фигурируют здесь лишь постольку, поскольку это нужно мужу или сыну, и гораздо чаще находим у римских поэтов стихи о выздоровлении попугая или о первой стрижке волос у любимого раба (поэт Публий Стаций). Мотивы любви приобретают у римлян в дальнейшем характер явно порно- графический. Если Овидий Назон в «Науке любви» переходит границы обще- ственного приличия лишь в немногих случаях и если, будучи привлечен за это к ответственности, он оправдывается тем, что свои поэтические наставления предназначал для проституток, то живший позднее Назона поэт Марциа^ со- временник Нерона, уже возводит порнографию на степень особого жанра ис- кусства, рисуя различные виды «естественного» и противоестественного развра- та. Назон и Марциан не одиноки: в древней Греции и Риме было целое «при- апическое» течение, славословившее голую физиологию пола. Правда, время от времени раздавались отдельные трезвые голоса, проник- нутые высокой любовью к женщине и детям, к материнству, и протестовавшие, в частности, против распространенных уже тогда абортов. Но эти голоса оста- вались одинокими, тенденция к порабощению женщины торжествовала. В порабощении женщины и в ее унижении огромная и чрезвычайно позор- ная роль принадлежит религии: иудейской, магометанской, христианской и про- чим. Правоверный еврей благодарит бога за то, что он рожден мужчиной, а не женщиной, он не желает упоминать даже имени матерей, и недаром в библии читаем: «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова». Христианство смотрит на женщину как на «сосуд дьявола», сочинения хри- стианских богословов переполнены хулой и клеветой по адресу женщин, а хри- стианская мораль в отношении брака исчерпывается краткой, но выразитель- ной формулой: «жена да убоится своего мужа». Магометанство считает женщину существом низшим, предназначенным пре- имущественно для забавы. В Коране есть такое место: «Араб, узнавший о рож- дении дочери, чернеет от печали. Известие это покрывает его таким позором, что он никому не показывается и думает — оставить ли на с ;ое бесчестье ро- дившуюся дочь в живых или зарыть ее в могилу заживо». Доктор Плосс в своей историко-этнографической монографии о женщине приводит народную песню одного тюркского племени (уйгуров) из Средней Азии: «Девочке лучше всего не рождаться, А умереть в утробе -матери. - < Но, если уж она родилась, J ' Так пусть тотчас же и умрет. Тогда одновременно с родами Отпразднуем и поминки». Мантегацца указывает, что индусы часто убивали девочек сейчас же после рождения — на экономических соображений. На обвинения в жестокости они