Сибирские огни, 1935, № 6

174 ШЯ1Ш1lij1Шh1]ПШUШiJtiIiljti1Ш1TiHIlIUijiTIUUШУtJliUJjiTLIijiyijUfitUKlti 1ПilШШШHU[ШmtIlNLiuLiili1Ш11iJiILif(lis1ШNШЩ1ШШШil!iuliJtj Г. ВЯТКИ ного пола стремление к половому общению, что как для мужчин, так и для жен- щин не было совершенно безразлично, с кем они вступали в эту самую интим- ную связь. Но от этого до половой любви нашего времени еще бесконечно да- леко!». И дальше: «Наша половая любовь существенно отличается от простого полового влечения, от «эроса» древних. Во-первых, она предполагает у люби- мого существа взаимную любовь; в этом смысле женщина оказывается равной мужчине, тогда как во времена древнего «эроса» о склонности женщины от- нюдь не всегда осведомлялись. Во-вторых, половая любовь знает такую степень интенсивности и продолжительности, при которой необладание и разлука пред- ставляются обеим сторонам большим, если не величайшим несчастьем... И, на- конец, возникает новое нравственное мерило для оценки половой близости; те- перь уже не спрашивают, в браке или вне брака происходит половая связь, а только устанавливается, порождена ли она любовью и ответной любовью, или нет». Попытаемся же проследить на этапах мировой поэзии, преимущественно ли- рики, это медленное, но неуклонное движение вперед, от примитивного инстинк- та размножения к тончайшим и высоким нюансам современной индивидуальной любви, от самцов и самок к отцам и матерям, от беспорядочного группового брака к совершенной и свободной моногамии обеих сторон. Эта эволюция, этот— по выражению Энгельса — «величайший нравственный прогресс» ярче всего вы- является на отношении мужчины к женщине и на отношении обоих — к их де- тям. Ребенок — не как неизбежный физиологический результат полового сожи- тия, но как творческое завершение взаимной любви — и соответствующее от- ношение к нему — вот живой критерий в вопросах любви и брака, мерило мо- ральной и социальной ценности семьи. iHa заре истории женщину ценили высоко, и это вполне понятно, ибо чело- вечество слишком многим обязано женщине. Женщина являлась основополож- ником земледелия, она первая ткала одежду, заботилась о жилище, лепила из глины посуду, приготовляла пищу, проверяла лечебную силу растений, и есте- ственно, пользовалась авторитетом. «Одним из самых нелепых представлений, завещанных нам эпохой просвещения 18 столетия, является мнение будто в на- чале развития общества женщина была рабыней мужчины. Женщина у всех ди- ких и у всех варварских племен, стоящих на низшей, средней и отчасти также высшей ступени варварства, не только пользуется свободой, но и занимает весь- ма почетное положение» (Энгельс). Но уже Ману, мифический автор древнейших индийских законов, коллектив- ный поэт и вождь, пытается закрепостить женщину. Одной рукой он кадит ей фимиам, а другой — кует цепи. «Женщину нельзя ударить даже цветком» — говорит Ману. «Женщины, соединяющиеся со своими мужьями, чтобы делаться матерями, и поддерживающие достоинство дома — настоящие богини счастья». Но рядом с этими поэтическими декларациями следует со стороны того же Ма- ну весьма характерное прозаическое указание: «Жена, дитя и раб не способны владеть имуществом; то, что они приобретают, это имущество того, чьи они сами». Эта формулировка свидетельствует не только об экономическом закре- пощении женщины, но и о моральном: жена — лишь «имущество», живой ин- вентарь, она поставлена на один уровень с рабом, она -г- рабыня. Такое положение закрепляется навеки, на тысячелетия. В., IX гла^е «Одиссец» Гомер так характеризует семейный гнет древних племен: «В темных пещерах они иль на горных вершинах высоких Вольно живут, н а д ж е н о й и д е т ь м и б е з о т ч е т н о т а м к а ж д ы й В л а с т в у е т , з н а я с е б я о д н о г о , о д р у г и х н е з а б о т я с ь » . «Захваченные в плен молодые женщины становятся у Гомера жертвой чув- ственности победителей: военачальники по очереди и в соответствии со своим рангом выбирают самых красивых из них, вся «Илиада», как известно, построе- на на споре между Ахиллесом и Агамемноном из-за такой рабыни». (Энгельс). Само собой разумеется, что в страстных словах и поэтических образах жен- щин древнегреческая поэзия недостатка не знала, но характеристики женщин сводились обычно к описанию их внешности, красоты их тела. В одной народ- ной песне того времени есть, например, такие строки: «Девушка, милая радость! Восторг — твои стройные ножкй, Голос нежный медуницы, а нрав описать не умею». Внимание фиксировалось на физических достоинствах — и только. По словам Ксенофонта, в древней Греции с детства принимались меры к тому, чтобы женщине «возможно меньше говорить, слышать и видеть». Сам Ксенофонт в сочинении «О хозяйстве» требует, чтобы женщины вызывали у се- бя на щеках румянец не косметикой, а энергичной физической работой, трудом по хозяйству. По Платону, «женские добродетели сводятся к охране дома, ве- дению хозяйства, повиновению родителям и мужу».