Сибирские огни, 1935, № 5

92 4l!llllllll!lllllllllillll!llllll!l!lllllll!IIIIM H. ЕМЕЛЬЯНОВА Александр Степанович считал своим долгом показывать некото- рое превосходство над веселым неседеющим доктором и отыскивал к тому разные поводы. Сергей Иванович любил музыку и у него был прекрасный радиоприемник. Приходя домой и обведя своими выпук- лыми глазами белые стены кабинета, тюлевые занавески, подушки, чехлы — все вещи привычные и скучные —Сергей Иванович зевал и спрашивал: «Никого нет?» Фраза относилась к гостям, которых — он видел это — не было. Следующей фразой было: «Запустить, что ли, радию?» —- и он начинал устанавливать радиоприемник на раз- ные европейские города. — Где это разговаривают? Эге, Прага! Гавайская гитара, пожа- луйста! Это — Будапешт, — доктор переводил, не дослушав. — Ну, в Бухаресте, конечно, фокстрот. Ерунда! — он переводил дальше. — Варшава, богослужение католическое. Интересно... Так он перебирал весь мир, будто перелистывал книгу, не оста- навливаясь ни на чем подолгу. Прекрасный квартет Чайковского, играный где-нибудь в Париже, заменялся фокстротом в Вене. Алек- сандр Степанович беспомощно таращил глаза и, вздохнув, говорил: «Терпеть не могу радио!» — Это в переводе должно было означать: «(Не люблю людей, не умеющих слушать хорошую музыку». В от- местку доктору, он заводил речь о «настоящей музыке». — В «Снегурочке», Наташа, там такой лейт-мотив Снегурочки на флажолетах. Будто льдинки тают. Чистый такой звук. .. — Где это? — спрашивал добродушно доктор. — Вы не знаете, это — «Снегурочка» Римского-Корсакова, -— говорил отец так, будто, такие исключительные вещи известны толь- кю ему одному. — А в «Руслане», помнишь, Людмила тоскует? Скрипичная идет мелодия. — Александр Степанович доставал скрипку и играл, как Людмила тоскует. А доктор, поняв, что старик очень им пренебре- гает, насмешливо щурился, отыскивал по всей Европе хорошего му- зыканта и торжествующе говорил: — Не хотите ли концертик Мендельсона послушать? Исполняет Сигетти. Александр Степанович хмурили*, садился на диван и, уровнив седую голову и пощипывая чуть слышно пальцами струны скрипки, косил глаза в сторону рупора и напряженно слушал. Лицо его ста- новилось сосредоточенным, и голубые, мутноватые старые глаза смотрели далеко через стены и кружевные занавесочки, поверх вскло- коченной белокурой головы Сергея Ивановича. — Ну, хватит, — говорил доктор, и рупор замолкал, к досаде Александра Степановича. Наташа с грустью замечала, что у Александра Степановича что- то не ладилось, он становился все рассеяннее и внутренне был беспо- коен. До сих пор жизнь, ведшая его через неудачи, болезни и смер- ти родных, все-таки была милостивее, так как сохраняла ему весе- лое и ровное спокойствие. А тут за четыре года изменился человек. В чем дело? Однажды утром на террасу, где сидела уже и Таня, беленькая и тоненькая, как свечечка, пришел доктор Толоконников, певец и боль- шой повеса, свой человек в доме, при котором поругивались, мири- лись, будто и нет никого постороннего. Толоконников повалился в кресло и достал портсигар. — Закурим, Александр Степаныч! Старик, не избалованный вниманием товарищей Сергея Ивано- вича |и не совсем понимающий, почему Толоконников не только к