Сибирские огни, 1935, № 5

88 NlinilillllMMIlUilinMIUIIlW H. ЕМЕЛЬЯНОВА. По саду водил их короткий и плотный экскурсовод. Похоже было, что в широкий светлый костюм посадили мясистый кактус. Он весело катился впереди розовых, голубых, белых платьев и светлых мужских костюмов и, указывая на какое-нибудь замечательное ра- стение, говорил радушно, с южным акцентом: — Присмотритесь, товарищи, вон за те бананы и за тот зон- тичный сабаль. — И катился дальше, об'ясняя, чем замечательны ба- наны и что такое зонтичный сабаль. Таня, всегда такая резвая, быстро устала и попросилась домой. Наташа думала, что Таня грустит оттого, что не хочет расставаться с ней. Но однажды ночью девочка закричала во сне, а утром у нее было сорок градусов с десятыми. Через пять дней Сергей Иванович, вытирая руки полотенцем после осмотра Тани, говорил Наташе: — Ну, что же? Дело ясное. В больницу и думать нечего. Там в одной половине ремонт не кончен, следовательно, в больнице тес- но. Вас ухаживать туда не пустят. Поэтому, голубушка, девочку ос- тавим здесь. Сиделкой будете вы, а если банки, камфара — лучше Катерины Ивановны никто не сделает. Лишнего, конечно, не болтать. Осмотреть и перегладить все белье. Вы должны поручиться мне, что никому мы болезни не передадим. Наташа пошла на телеграф, — белые акации уже буйно зацвели за эти пять дней, — и послала две срочных — Алексею и в Институт изучения севера. Во второй стояло: «Сообщите последний срок вы- езда. Дочь тяжело больна. Ухаживаю сама. Если отложить приезд нельзя, — выезжаю, как было условлено». Из Института скоро пришел ответ: «Экспедицию подготовят без вас. Спокойно ждите выздоровления. Первый рейс 20 июня. Второй первые числа июля». Наташа прижала к груди телеграмму и заплакала. Потом догна- ла почтальона и, будто он был представителем самого Северного института сказала ему: «Спасибо, товарищ!» Перед тем, как послать телеграмму, был разговор с Катериной Ивановной. «Чтобы ты на меня оставила больного ребенка? Это не- возможно! Взять себе на совесть жизнь Тани я не могу. Что хочешь говори, я не согласна». — «Что же, — ответила Наташа, боясь и не веря себе, что она так сделает, — если понадобится выезжать, я найму сестру». — «Сумасшедшая! — закричала мачеха. — Подумать, в каком котле мы варимся! Конечно, они тебе прикажут явиться, и ты убьешь свою дочь». Во время болезни девочки окружающие расположились вокруг нее как бы концентрическими кругами. Около всегда была мать. Она тихо ходила по комнате, сидела у кровати, клала компрессы, давала Тане пить из маленького чайничка и, чуть отодвинув в сторону за- навеску, читала геологическую литературу о Новой земле, которую ей немедленно послали из института по ее требованию. Орбита Катерины Ивановны определялась террасой, огородом и садом. Полная и замечательно красивая, свежая, несмотря на пять десятков лет, она быстро и ловко приводила во взаимодействие овощи и фрукты, белки и углеводы, энергию примуса и керосинки. Базарными делами ведал отец Наташи, совершенно седой, но розо- вый и здоровый человек. Он уже не служил и получал за сорок с лишним лет счетоводной работы социальное обеспечение. Постоянно можно было слышать, как шаркающей походкой он спускался с лест- ницы — жили на втором этаже — с сумкой в одной руке и палкой в другой и из сада кричал снизу вверх: — Катенька, брось, пожалуйста, мне деньги. Завяжи в носовой