Сибирские огни, 1935, № 5

ПОВЕСТЬ О РОДНЫХ И ЗНАКОМЫХ И ' И М НШШПШ Н 1 111 83 окий. Ве з де история. .. И если она от церкви привела нас к клубу, то это не наша история. — Я вполне присоединяюсь к отцу, — бархатным голоском про- тянул Ванечка. — Представьте, Наташа, я вот инженер-строитель и я недавно пришел чуть не со слезами и говорю матери: «Ма-ма, ма- ма, когда сломают любимые мои уголки Москвы, куда же я буду хо- дить?» Знаете переулки за храмом Христа, заросшие травой, с фо- нарным покосившимся столбом, с поэзией первых встреч? И это все испортят! Там уже без конца бегают автомобили. Нарушается свя- щенная тишина наивных и милых Дурасовских, Спасо-болвановских переулков. Мою Москву портят. .. — А на что, собственно, нам нужны храмы и дворцы? — спро- сил с дивана молчаливый темнооливковый человек лет сорока. Он пришел к концу ужина! и взял на маленький столик только стакан чая. — Я человек из ряда так на зываемых «бескорыстных» людей и потому я совершенно естественно принял Октябрь. Он сказал это веско и значительно, будто Октябрь этот ему под- несли, как торт на блюде, и Наташа подумала, что он, наверное, ху- дожник. — Я привык к самоограничению. Поэтому я против пышных построек и, по-моему, вместо Дворца Советов, на месте храма Хри- ста надо построить обыкновенные корпуса для обыкновенных смерт- ных вроде меня, а то в Москве становится тесновато. Наташа беспомощно оглянулась: никого, кто оценил бы эту га- лиматью, как она того заслуживала. Милый Адоньев с его «образом расширения Москвы»! Как он внимательно осматривал все города по дороге, отыскивая признаки их роста. Он бы и отвечать таким не стал. «И я не буду», — подумала Наташа. Ей вспомнился бригадир, который воевал за пустую землю, а впереди видел ее садом. А этот Ванечка, называющий себя «строителем»: «Куда же я пойду, мам-ма?» И верно, такой «настроит дребедени». Наташа задумалась. Детство. Мелкая кудрявая ромашка во дво- ре церкви Ильи-пророка. Во дворе — лучшая квартира бухгалтера Кавелина и в пример ставят кавелинских детей, тех, что сейчас сидят на стенах в больших золоченых рамках с голыми толстыми ножками и круглыми глазками. Трое из них сидят тут же, за столом, закон- ченные, истраченные, с пустотой в поблекших глазах. И только Се- режи-Тузика нет в этой комнате и — Наташа обвела взглядом сте- ны — нет среди портретов. После реплики темнооливкового человека гости задвигались, за- шумели, с облегчением решив, очевидно, что дань серьезному раз го- вору в этот вечер отдана и можно потолковать о дороговизне масла, рыночных порядках и трамвайной тесноте. — Редьку пейте, редьку, дорогой Василий Сергеич, — настойчи- во советовала пожилая дама с белым, оплывающим, будто оно сей- час капнет, лицом. — Я всегда пью редьку. — Наташа не могла заме- тить в ней чего-нибудь особенного, и непонятно было, что такое хо- рошее случилось с ней от чудесного действия редьки. — И вы поедете в эту глушь? — В Нижний Тагил? Да что вы! — горячился Ванечка. — Ни за что. Не могу же я похоронить себя заживо. Наташа, скажите, вы знаете Тагил? —- Тагил? — удивилась Наташа. — Это же не глушь. — Понимаете, я — и Тагил! — драматически ударил себя в грудь Ванечка. — Действительно, непонятно, — засмеялась Наташа. — И, вы меня простите, я не могу больше у вас оставаться. Меня ждет Таня.