Сибирские огни, 1935, № 5

А. МИСЮРЕВ РУМЯНОЕ ЯБЛОКО I Евдокии казалось, что ребенок похож на паука. Тонкие ножки его конвульсивно дергались. Он был морщинист, лыс, безобразен. Он орал, не давая ей отдохнуть ни днем, ни ночью. Евдокия чувствовала к нему ненависть и отвращение. Кислый запах пеленок душил ее. За окном — зеленая тишина в солнечных переливах. Очень хоте- ла бы тринадцатилетняя нянька Дуська понежиться на траве. Лучи гладили бы ее по щекам, как теплые руки матери. За углом — лавка, где продают бусы и конфеты. В прошлое во- скресение обе дочери хозяев купили по фунту конфет. Ели весь ве- чер, а ей, Дуське, не дали. Леденцы были точно мелкие осколки упав- ших с неба желтых, зеленых, голубых звезд. Наверное—очень сладкие. У хозяйских дочерей новые, приятно шуршащие платья из ситца с петухами и разводами, поскрипывают ботинки — совсем городские, на высоких каблуках. Платьишко няньки совсем истрепалось, дыра на дыре. Обещала хозяйка купить к «покрову», да все не покупает. Бо- тинок тоже нет. Евдокии кажется, что кожа ребенка — холодная, липкая. Умер бы лучше, хцлый! Чтобы заглушить его визг, она поет глухо, дере- вянно: Придет серенький волчок И ухватит за бочок. .. Ребенок орет еще громче. — Да замолчишь ли ты?! — она встряхивает младенца с такой силой, что он сразу перестает кричать. ...У хозяйки — костлявые пальцы... Хозяйка щипала и царапала. Употребляла она и такой прием: намотает Дуськины косы на руку и несколько раз ударит голову Дуськи об острый угол стола. Рот Евдо- кии наполнялся теплой соленой влагой. Кровь и слезы. II — До 1927 года вы жили в няньках у кулаков. Побои, скверная жизнь. Затем вы поступили на поварские курсы в Омске. Отец — плотник? — Да. Плотничал в деревнях, потом с артелью перебрался в го- род на постоянную жизнь, когда стройка там началась уже большая. Скоро и меня из нянек вызволил. Вот я и поступила через биржу тру- да на курсы. — Теперь вы—лучшая повариха. Сколько раз получали премию?