Сибирские огни, 1935, № 4

82 MllllllllililffilllllllllilllllllllilWIIlllW А. МИСЮРЕВ стегнув праздничные мундиры, грелись на солнышке вблизи подсле- поватых и низколобых, скучно вытянутых по линейке домишек, К ним подошел солдат в порыжевшей от непогод серой шинели с одним рядом медных пуговиц до. пояса, без портупеи; за спиной — громоздкий ранец; одной руки у солдата нет, пустой рукав болтается. На ногах лапти; сапоги, связанные мочалкой — через плечо. Он под- пирался батожком. На груди — большая бронзовая медаль: «Защит- нику Севастополя». —• Здравствуйте, добрые люди! — сказал солдат. — Здорово, служилый. Куда путь держишь? — На родину пробираюсь, за Кузнецкой город. Тамошние мы, таежники. Только уж и не знаю: жив ли кто у меня на родине-то... Как взяли под красную шапку — пятнадцать лет известий не по- лучал... — С войны что ли бредешь? —• Откуда же еще? Видишь рукав пустой, оторвало бомбой ру- ченьку, заслужил медную медаль и вышла мне чистая отставка... Та- бачку нет ли у кого? Ему дали закурить. Солдат, похваливая сибирскую, «родную» ма- хорку-самосадку, рассказал о войне. — Ну-ка, подвиньтесь, посижу с вами, погрею косточки, простре- лянные да стуженые... Трубку мою вы зря хвалите: трубка сия турец- кая, снял я ее с убитого турка, а лучше б мне и трубки распрекрас- ной такой не курить, да рука 'была б цела... Ну война, скажу я вам, Православные! Никогда еще битв эдаких кровавых и огненных на све- те не бывало — сами господа офицеры говорят. И посудите вы теперь сами: куда ж я без руки? Пахать не 'могу, белковать не придется. Це- лый год иду от проклятого того Севастополя к родным 'местам, ,про- питание собираю именем христовым и быть мне нищим калекой до конца дней... — 1 Это что! — молвил самый (молодой из мастеровых. — Ты хоть в чистую вышел; можешь по белу свету таскаться, людей разных ви- дишь, и развлечение тебе, и кормят тебя все-таки. Нас на заводе на- шем болезни изгрызли: чахоточная болезнь, цынготная болезнь, па- дучая болезнь, а нам говорят: сдохни на работе, все равно абшида не получишь. Господи боже мой! — парень поднялся, впалые глаза его блеснули. — Реки, озера, города на 'Руси имеются... Санкт-Петербург, чугунная какая-то дорога... хоть одним глазом бы на все сие взгля- нуть!.. — Родился на заводе, здесь и сгниешь, — тихо сказал кто-то. — Эх ты, вьюнош! Материнское молоко на губах не обсохло. Че- го горячишься? Отмахал молотам двенадцать часов, заглянул в бу- тылку, да и спать... Про далекие города забудь, не к добру... Шомпо- лов-то не пробовал? — Я и без шомполов больной. Не 'многим лучше тебя, служивый. Рука сохнет в плече, к то'му же припадочный... Солдат покачал головой. Ему не нравились эти люди. Он обвел острым взглядом старого служаки лица мастеровых, сидевших рядом с ним. — Будто бы раненые,— подумал солдат. И верно: на каждом лице застыли — в уголках ли губ, в темных отеках ли под глазами — страдание и усталость. Огромная усталость! Она покрыла больной зеленоватой бледностью эти лица. Она лишила истомленных людей быстроты жеста и словесного жара. Сутулые спи- ны... впалые груди... длинные костлявые руки, словно осенние ветви, свисают чуть не до колен. Суконные мундиры с медными пуговицами мешковато болтаются на худых плечах. Рабочие приписаны к заводу,