Сибирские огни, 1935, № 4

ИВАН ИИ1ШШ10Ш111ШИШ 49 — Идите! Не может она сама, вывести надо... ку-уда? Трех хва- тит... вот эти... отойди-и!.. Бабы 'кинулись во двор и вышли оттуда медленно, 'спотыкаясь. С ними была Аннушка. Она сникла всем своим тучным телом, голова упала на прудь, лица, под острым углом платка, никто не видел. Казак отвернулся, нервно крутя шашку. Крайняя баба несмело отогнула кофту на опине Аннушки, вскрикнула и зажмурилась: спина взбухла, на ней чернели сплошные кровяные полосы. Пока шла Ан- нушка, бабы из толпы отгибали края ее кофты и заглядывали на изра- ненную спину с жарким любопытством и жалостью: — Гляди-ко, спина-то, черная, чисто котел!.. В толпе росло возбуждение. Кто-то заплакал громко и обиженно. Толпа заворчала смелее. И в эту минуту вывели и поставили на пло- щади Ивана Манушу. Он взмахнул отяжелевшими глазами на народ, медленно переступил босыми ногами и уставился в землю. На нем бы- ла белая рубаха без пояса, один рукав торопливо засучен, другой, по- мятый, изжеванный, висел свободно до кончиков коричневых пальцев. Начальник принял от казака бумагу и, загородив ею носатое ли- цо, начал читать вслух. Но площадь шумела, ревели ребятишки. На- чальник высунул лицо из-за бумаги, удивленно осмотрел площадь и оглянулся: отряд стоял у ограды в полной готовности, орудия мол- чаливо ждали. Начальник опять погрузился в бумагу, не повышая го- лоса, дочитал до конца, и только передние ряды услыхали, что Ива- на расстреляют. Длинный, тощий мужик Дилиган обернулся назад и крикнул в волнующуюся гущу голов высоким девичьим голосом: — Убивать хочут!... Писано!.. — Д-о-о-о! — ответила ему выоокая баба и тоскливо схлеснула руки в розовых рукавах. Забилась, закричала Софья. Она толкала державших ее людей и металась, словно большая черная птица: — ..Ду... пустите! Ва... Ва... Ванюшка, поклонись ты им... по-кл... ни-ись! О-о, головушка... пу... пустите!.. — ...Уймись, бабонька... не надрывай ему сердечко... — ...Ох, горе-то! — А ты вот что, Софья, — подошла старуха; черная шаль туго прилегла к ее спокойному лицу. — Бумага писана? Писана. Убивай- ся, не убивайся, — чего сделаешь? А ему — тяжко... Иван исподлобья посмотрел в Софьину сторону, облизнул сухие губы, пальцы опущенной руки судорожно перебрали рукав... На истошный Софьин крик сбежался народ. Ее скоро загородили, крик стал глухим, как из-под земли. Начальник сердито посмотрел на церковь — чего медлит священник?! — и перевел глаза на толпу; не- ровное, помятое кольцо людей, жарких, потных, трудно дышащих, стянулось совсем узко и все двигалось, напирало... Беспомощно взма- хивали винтовками караульные где-то в середине толпы, затискан- ные людьми. — ...К чему же убивать-то? — напряженно спросил кто-то и смолк, будто прикусил язык. — Понаехали... баб брюхатых пороть, мать вашу... — медлен- ным, тугим басом сказал рыжий мужик, и начальник встретился с его глазами, налитыми тяжкой злобой. — ...Кинутся... сомкнут... не успею! — обожгла испуганная мысль. 'Дернул лошадь так, что она взвилась на дыбы, уронил пенснэ и, при- встав на стременах, крикнул команду. Без пенснэ все слилось в смут- ное пятно, и начальник с ужасом понял, что он только широко рази- нул рот, а команда его утонула в сплошном крике толпы. Сьб. огни 4. 19 .5. 4.