Сибирские огни, 1935, № 4

158 ШШШИМШИШШВ A. СТАРОСТЕНКО щекочет шею. Догадываюсь: вытяжной парашютик застрял на затылке и не вы- тягивает большого парашюта. Нужно изменить положение тела в воздухе. И я рву за кольцо, вытаскиваю его с троссом. Сразу же за этим что-то шелестнуло, скользнуло по затылку, сильно, до боли в плечах дернуло « я повис на стропах. Рывок такой, будто кто-то очень сильный взял сзади за воротник и, крепко два раза дернув, подвесил. Взгляд наверх. Огромный, сверкающе белый купол раскинулся надо мной и на нем сверху темноватым пятнышком лежит .маленький парашютик. Гляжу на землю. Она далеко и кажется, что это я вишу неподвижно, а земля качается и медленно, очень медленно идет на меня. Я один... Счастливое, одиночество! Воздух чистый, с приятным, бодрящим хо- лодком. И кругом тишина... тишина... Бодрая, молодая, неизбывная радость ра- спирает грудь. Хочется закричать, запеть... Эта песня или этот крик разнеслись бы далеко. Не торопясь привязываю тросс с кольцом, поправляю лямки на бедрах н ста- раюсь определить, куда меня сносит. Земля подо мной, как на гигантских, невидимых качелях, качается — бежит то в одну, то в другую сторону. Она приближается ко мне все быстрей и бы- стрей... Она убегает от меня... «Разворачиваюсь» — перекрещиваю на стропах, над головой руки и тяну, — тело повертывается в обратную сторону. Смотрю: — земля и на ней маленькие люди наклонились и, не двигаясь, стремительно бегут ко мне: затем покачнулись и побежали от меня... Качает... Решаю выжидать и перед самой землей «развернуться». Земля все ближе и ближе. Она, качаясь и кружась деревьями, домами, зе- ленью аэродрома — идет на меня. Она властно тянет к себе, она сердится на непослушного человека, играющего с ее законами, она грозит поломать ноги выступающими кочками, рытвинами и ямками... И снова я, как перед прыжком, сжимаюсь, напружиниваюсь и жду. Земля побежала от меня... С земли машут руками и кричат: • — Раэверни-и-ись!.. Торопливо, рывком поворачиваюсь всем телом. Неожиданный удар ногами о землю. Валюсь на бок, ловлю стропы, чтобы свалить надуваемый ветром пара- шют. Под'езжает «санитарка», бежит улыбающийся врач и считает мои пульс. Мне смешно. Смеется и врач, он знает, что после прыжка я вдвое здоровее. Освобождаюсь от лямок парашюта и оглядываюсь. Земля как земля и кочки как кочки. Только лица у товарищей лучше — хорошие, веселые, довольные ли- ца, играющие улыбками. Подхожу к командиру. — Товарищ командир... прыжок выполнен... — «На хорошо», — добавляет командир. Снова стартер махнул флажком. Самолет ровно, как по струне, побежал, уно- ся очередного парашютиста. Улеглась пыль. Чуть слышно мерное, воркующее дыхание самолета, набира- ющего высоту. Последним прыгает инструктор. Он сидит на траве, раздетый до пояса. Око- ло него врач, — выстукивает, слушает, записывает. Инструктор внимательно изу- чает трещину на сапоге. Затем поднимает голову, вглядывается в ослепительно синее небо и поспешно встает: — Смотри, вылезает! — говорит он мне. Тишина. Слышен только далекий клекот самолета. На краю крыла копошится черная точка — человек. Самолет повис над аэродромом. — Прыгай!.. Черная точка неподвижно прилепилась к крылу. Парашютист запаздывает. Наконец, черный комок отрывается от самолета. В неподвижных зрачках — кусочек неба и в белесой его глубине стремительно падающий, кувыркающийся комок. Он все ближе и ближе. Он растет.