Сибирские огни, 1935, № 4

л ю д и piMwiiiiiiiiiiHiiwiiiiiiiiiiiiiiiiiiiM 137 лотят батраки. Лошадь и то не выдержит. Но лошади — выдерживали: они ме- нялись. А вот батраки — все те же. И днем на севе, и ночью на молотьбе. Придет обед — и не знает Никифор не то поесть садиться, не то упасть пластом на чужую землю и дать покой своему усталому телу... ... Таким же голым, босым и голодным батраком, каким пришел к нему в девятьсот пятом году, ушел от Каныгина Никифор в четырнадцатом. А теперь? Дымов — председатель лучшего колхоза, занесенного на красную доску. И жизнь стала другой. Есть в письме и об этом: — «Они шагнули в зажиточную жизнь, потому что ударно работали на про- изводстве»... — Разве не пришло счастье? Назойливая память вытаскивает старые воспоминания, освещает горькие т р о - пы прошедших беспросветных лет. ... Бросил Каныгина, подался в Ново-Царицыно на мельницу к Горлову. Думал: — Мабудь полегше. Хотел получиться. Оказалось — один чорт. И день и ночь работа. Однообра- зие движений, давящий груз мешков, гул жерновов, пляска сит. Тончайший бус. оседает на одежде, лезет в волосы, в нос, в глаза... Зимой нестерпимый холод, пронизывающие сквозняки. Загремели раскаты революции. В Питере свергли царя. Жизнь стала на дыбы.. А мельница Горлова продолжала работать. Восемь лет проработал Никифор на мельнице. Вышел оттуда, как и от Ка- ныгина, таким-же голым и босым. Впрочем, — не таким-же. Заработал Никифор неизлечимое удушье: непрерыв- ные сквозняки сделали свое дело. Стали слезиться засоренные бусом глаза. Вот с этим новым багажем решил Никифор поехать домой — на Украину. Лопатина давно смели. Казалось — лучше будет в родных местах. Подлечиться, надо, а то совсем обессилел. ... Снова Украина, хутор Николаевка, что в Цебрекальском районе. В хуторе всего 29 дворов. Никифор становится пастухом и два года <пасет кулацкий скот. Не узнать старых мест. Изменилась жизнь. Организованы комнезамы — ко- митеты бедноты. Вековечный батрак Никифор Дымов — желанный член комне- зама. Начинается иная жизнь. Никифор Дымов с головой уходит в обществен- ную работу. В двадцать пятом году он организует машинное товарищество и, становится его председателем. — Теперь там хороший колхоз, — с удовлетворением думает Дымов. После женитьбы он попытался обзавестись хозяйством. Целый день мазала глиной чужую хату жена, выпросила вместо платы двух: цыплят — обе курочки. Надо доставать петушка. И Никифор идет на кулацкое поле. Разбрасывает целый день навоз и получает... цыпленка-петушка. За пастьбу скота — ему платят хлебом. Можно сеять. Однако, с хозяйством ничего не вышло, а неурожай 27 года и совсем ра- зорил. Вырастало только семейство — было уже четыре души. Тогда вспоминались привольные сибирские степи, моря пшеницы, гурты с к о - та. И снова потянуло в Сибирь от украинского малоземелья, от тесноты. Ново-Царицынские кулаки, все эти Могильные, Донченко, Ковалевы, Черны- шевы — знали Никифора Дымова. Знали его несгибаемую спину, жесткое слово, поэтому избрание его в батрачкой было встречено с их стороны глухим сопро- тивлением. — Куда вы его выбрали? — прикидываясь лисой, говорил своим батракам Могильный. — Он же ничего не может. Он же неграмотный. Батраки отмалчивались и думали: — Хоть и неграмотный, а наш... Столкновенья с кулаками пришлось ждать недолго.