Сибирские огни, 1935, № 4

Но словно на смех, в теплушке не оказалось ни клочка бумаги. Зато Федюнинскому подвернулась под руку фанерная дощечка. На ней-то, под диктовку всего вагона, Федюнинский и начал выводить огрызком своего карандаша: — Товарищ Ленин! Колчака мы разделали под. орех. Заверяем Вас и Реввоенсовет, что и польским панам не поздоровится! Перед самой Москвой мы рассказали о нашей затее политруку роты тов. Балабанову, и передали ему написанный на фанерной до- щечке проект рапорта. Дело сразу же дошло до командира полка. Идею нашу, конечно, одобрили, но решили рапортовать от имени всей бригады, когда прибудут и остальные два полка (наш 37-й полк шел первым, 38-й и 39-й следовали за нами). Однако, в Москве нас уже дожидалось распоряжение: двигаться без остановки на Смоленск. Бойцы не огорчились: — Отрапортуем Ильичу оттуда! С фронта! И сразу же за Москвой стали готовиться к рапорту. Нам каза- лось, что в наступление мы пойдем прямо из вагона. В сотый раз осматривали мы свои винтовки, — смазывали, перетирали, ощупыва- ли каждый винтик. — 'Отрапортуем, Ильич! Делом! Жизнью, если понадобится! Вот и Смоленск... Орша... До фронта не больше шестидесяти верст. Оглядываем неровные, по-весеннему пестрые, увалы. Из нашей шестерки с нами не было только Антипина. Его, как бомбардира-наводчика, откомандировали в артиллерийский дивизион нашей же бригады и ехал -он отдельно. Зато все остальные оказались в одном отделении и отделкомом у нас был действительно Коля Ру- саков. 28 апреля, около двух часов дня, эшелон внезапно остановился в открытом поле. — Да здравствует западный фронт! — загудела теплушка. — Ну, братва! Даешь Варшаву! — крикнул Русаков "и первым выпрыгнул из вагона. Расположился наш батальон в двух верстах от места высадки, в деревне Кохново, Могилевской губернии. До позиции от нее было десять верст и мы отчетливо слышали орудийные выстрелы и гро- хот рвущихся снарядов. По выстрелам и по разрывам определили расстояние до артиллерии, калибр орудий. Под анарядами-то мы уже бывали!, Я, Федюнинский, Постнов и Русаков попали в одну хату. Встре- тила нас высокая сухощавая белорусска с грубым мужским голосом. Кроме нее, в хате было двое ребят и древний старик. Молодой хозя- ин, как нам 'сказали, куда-то уехал. Хозяйка засыпала нас вопросами — кто мы, откуда, давно ли в Красной армии, как живут крестьяне в советской стране и что мы будем делать, если завоюем их Белоруссию и Польшу? Старик лежал на печи и молча слушал. Только, когда мы сказа- ли, что воюем против помещиков, фабрикантов и прочих дармоедов, воюем за то, чтобы вся земля отошла крестьянам, а фабрики и за- воды — рабочим, он заговорил. — А что ж паны говорили, что вы у нас все дочиста отберете? — Глупый ты, дедушка! — брякнул я. И сразу же остановился. Вот, думаю, чепуха какая. За что назвал старика глупым? Разве он виноват? — Не верь, дедушка, панам! У панов свой интерес к жиз- ни, а у нас с вами — свой. Не хочется панам, чтобы вы знали, за что мы воюем с 'ними.