Сибирские огни, 1935, № 3

ВЕЛИКОЕ КОЧЕВЬЕ 1ШШ111М11ППШП111111ППШ 79 слышен тонкий вой. Ветер ли стонет, запутавшись в сучьях листвен- ниц или плачет покинутый всеми ребенок? Вскоре Борлай узнал заунывный собачий вой. — Сарый воет... несчастье в моем аиле... Ветер расстилал перед ним не только новые снежные полотна, но и туманные картины давно минувших дней: Вот Карамчи, круглоли- цая, жизнерадостная девушка, отвергшая притязания Утишки, кото- рый уплатил ее отцу часть калыма, и терпеливо ждущая его, Борлая Токушева. Они жили так дружно, что едва ли какая другая семья в горах могла бы похвалиться такой жизнью. Они терпеливо -переноси- ли все невзгоды. Наконец, родилась их беспредельная радость — сын. Роды были тяжелые, но правду говорят, что горьки родины, да забывчивы. Вскоре мать окрепла, щеки ее расцвели густым румянцем. И кто бы мог подумать, что новорожденного подстерегает сиротство... Встретив хозяина, Сарый бежал рядом, тихо скуля, и припрыги- вая, будто хотел лапами обнять его ногу. Борлай спрыгнул прямо к двери, оставив повод на шее коня. У порога остановился, будто по ошибке зашел в чужое жилье, тихо склонил голову и закусил ред- кие усы. Карамчи лежала недвижимо, уткнув лицо в черную с белыми крапинками шкуру кабарги, правая рука — под животом, левая отки- нута в сторону, беспомощная кисть свесилась в яму, где спала Чечен. Пыль вокруг шкуры стала темно-бурой. Рядом, на земле, тихо колы- халась люлька, сотрясаемая ребенком, который уже потерял голос и тихо хрипел. Едва подвигая вперед тяжелые ноги, будто на них были чугун- ные лыжи, Борлай тихо позвал: —Ка р амч и! Дорогая моя! За дверями тонко выл Сарый. Борлай тихо склонился над женой, хотел приподнять ее голову, но, едва прикоснувшись к холодным щекам, отпрянул. Потом он схва- тил люльку и прижал личико ребенка к своей щеке. — Одни мы остались, Анчи... Ребенок горячими губами старался защипнуть щеку отца. — Есть ты хочешь, малый. Вспомнив о доречи, Борлай поставил люльку на землю и накло- нился над ямой. Чечек сладко спала. Отец взял ее на руки. Она про- снулась и широко открыла глаза. На лбу и на щеках темно-красные пятна, словно ее осыпали осенними листьями полярной березки. — Кровь матери... засохшие капли. Борлай вздрогнул, увидев, что на пальцах левой руки Карамчи засохла кровь, будто на них была рваная перчатка. — Пойдем, доченька. Сиротинушка моя. Он схватил люльку и правой рукой прижал к груди, левую подал дочери и побрел из жилья. Чечек упиралась и через плечо смотрела на неподвижное тело матери. Детские глаза наполнились страхом, ве- ки набухли слезами. Рассыпались угли в костре, аилом овладевал мрак. В темноте лохматые пауки садились на щеки Борлая и быстро таяли, сливаясь с солеными каплями. Сарый, низко опустив голову, шел по пятам. 6. На следующий день в аймачное управление милиции прискакал Сапог Тыдыков. На лице его был искусно написан испуг, губы дрожа- ли, глаза округлились и позеленели, напоминая кошачьи. Он насторо- женно оглянулся, будто за ним гнались, и заговорил полушопотом: