Сибирские огни, 1935, № 3

102 П1!1'!1!11!1!1111!111И1!111111!1Н! Л. КОПТЕЛОВ — Полона у меня (худая стала, что ли? — шептал Таланкеленг, морщил лоб, прилежно чесал подбородок, будто хотел выдрать по- следние волоски. — Ничего не понимаю. Из бу себе строит, о окоте за- ботится, а скот не его. (Говорили: «рыжие русские — злые», а у этого голос мягкий, как у девки. Пожал плечами и рассмеялся. — Все пошло в другую сторону. Семья Сенюша завтракала. Посредине избушки, на том месте, где в аилах тлеют дрова, стоял казан с чаем, в березовой чаше лежали куски сыра-курут, похожие на дробленый камень. По левую сторону, подломив ноги под себя, сидел ссутулившийся хозяин, по правую — его жена. Возле «стен черными кочками торчали кожаные мешки, дере- вянная посуда. Единственное оконышко — ладонью закроешь; седая лапа дневного света робко просунулась в него, одним коготком уце- пилась за отрывной календарь на бурой стене. Мрак метнулся в глаза гостя, остановил его у порога. Духота схватила за горло, вырвала кашель. Таланкеленгу показалось, что он попал в нору, в логовище. Сейчас набросится на него огненноглазый с жесткими, как проволока, усами обитатель норы, сомнет, втопчет в грязь. Но случилось иначе: хозяин гостеприимно отодвинулся, разо- стлал телячью шкуру. Оглядевшись, Таланкеленг опустился на нее, за- шеборчал кожаным кисетом. — Как тут жить? Пропадешь... Потолок показался ему низким сводом пещеры, готовым в любую минуту обрушиться. — Нет, тут хорошо: ветер не пролазит, тепло, — скромно молвил хозяин. — Я себе большую избу сделаю... Окна — вот какие, потолок — рукой не достать... — Где хочешь строить? — А может быть рядом с тобой. Взгляды их столкнулись, один — мягкий, упрашивающий и в то же время искренно обещающий искупить былую вину, второй—острый, недоверчивый, пытающийся раскрыть истинные намерения гостя. — Прикочую к вам... Голос Таланкеленга дрогнул, полился задушевный шопот: — Я — пастух. Знаю, что одного коня волки в поле задерут, а та- бун от волков отобьется... Хозяин все еще держал взгляд на его лице, .видел, как щами на- лились густой краской, задрожала нижняя губа и смущенно опусти- лись веки. Гость понял, что Сенюш вспомнил о тех днях, когда в до- лине Голубых Ветров были разворочены бедняцкие аилы. Неужели все колхозники будут смотреть на него такими же колющими глазами? — Борлая мне надо. Где Борлай? Вслед за этими словами у Таланкеленга вырвались фразы, приго- товленные для самого председателя и прозвучавшие, как присяга: — Волков бить пособлю. Вместе с вами Сапога бить буду, Шатыя бить... Хозяин сухо, сквозь зубы, сказал, что Борлай в городе и вернется в начале мая. Таланкеленг глубоко вздохнул, взгляд его уткнулся в землю. Где-то в глубине мозга теплилась мысль: « А я в своей избушке пол сделаю!» Он смело сказал: — Я поеду в город. Мне Борлая надо, ой, как надо! Много-много говорить ему... Все говорить. Выколотил трубку. Спросил: — Русский что делает у вас? Обманывать приехал. Сенюш, скривив губы, рассмеялся.