Сибирские огни, 1935, № 3

100 Ш11111№111Ш11!11111!Н!1Н А. КОПТЕЛОВ -сучьями, а возле нее длинное и тонкое, как дудка, деревце? Бели 'Сва- лить такую лиственницу, то ветер сразу вырвет с корнем тощее де- ревце. При этом он почувствовал приятную теплоту в пруди и спокой- ствие на короткий срок возвратилось к нему. Он укорял себя за то, что на большом собрании неодобрительно отозвался о Сапоге, шур- шал разбитым голосом: — Ну, поеду я в колхоз, допустим, что меня примут... А что буду делать там? Что на зуб положу? Скот пасти? Какой у них скот? В одном шубном рукаве вшей больше, чем у них скота. А пастухов пол- ны аилы. Иногда он высказывал пожелание, чтобы колхоз быстрее окреп, но сам мало верил в возможность успехов. — Хозяина нет и порядка нет. Бык породистый у них скоро по- дохнет, а жеребца волки задерут... Председатель ихний, Борлай Току- шев, скоро пойдет к Сапогу в пастухи проситься. Такое непостоянство всегда оставляло на душе горький осадок. Теперь, поняв Шатыя, он почувствовал внутри себя силу. Он хотел, чтобы все сородичи знали ту горькую правду, которая раскрылась пе- ред ним. — У Борлая светлый ум: он все поймет, — думал вслух. — 'Ска- жу, что я ум терял, когда в долине Голубых Ветров разворачивал аилы... Я слепым был, делал то, что Сапог велел. Кровь бросилась к лицу, обожгла щеки. — Расскажу о звериных замыслах кама Шатыя, Сапога и мне все простят... Новое селение напомнило ему дружную стаю серых куропаток: аилы спрятались за четырехугольные глыбы новеньких избушек, как птицы за камни. Бму хотелось видеть свой аил в этой стае. Сейчас он ехал бы до- мой и считал бы себя счастливым. Соседи пришли бы за новостями, сам Борлай побывал бы у него. — Твердый он человек, все по-своему повертывает. Как они бы- стро через хребет перелетели! Колхоз! Высоко в небе, с горы на гору летела стая тетеревов. Они каза- лись не больше скворцов; напомнили строгие косяки перелетных птиц. В голубом просторе—незримые пути птичьих стай. Умнейшие из птиц из года в год ведут косяхи поверх гор и лесов, прорубая крыль- ями туманы, побеждая полосы бурь. Далекие пути известны одним смелым вожаком. Горе тому, кто не идет за стаей: белая смерть заду- шит в ледяных об'ятиях. Минувшим летом на Черном озере, из которого льется Каракол, Таланкеленг часто видел уток, нарядных, как байские жены в празд- ничные дни. Он не пожалел бы заряда на них, если бы умел плавать. Глубокой осенью, когда рьяный ветер обмел с лиственниц оранжевую хвою и запорошил землю снегом, пастух нашел озеро, покрытое тем- но-зеленым плисом льда. У лесистого берега, в маленькой полынье устало крутился черноголовый гогленок. «Наверно, подстрел, летать не может», — подумал Таланкеленг, отламывая сук от гнилой коло- дины. Гогленок выпрыгнул на лед, Суетливо зашлепал короткими ла- пами, правым крылом отталкиваясь, словно веслом, левое неуклюже волочилось. В черных горошинах глаз бился страх. Алтаец опустил руку, пальцы ослабли и сук упал к ногам. «Остаться одному — это страшно», — подумал он в ту минуту.— «Малыш не знает дороги... Ничего не знает, кроме этого озера». Минули сутки. Полынья срасталась. Утенок разбивал красными лапками крошечное зеркальце воды и опять так же суетливо ушел от человека. А к следующему утру ледяные челюсти сомкнулись. Зелено-