Сибирские огни, 1935, № 2

исходе, ну, в тайге брусничника много, кипрей да бадан, да чага! Найдется чем заварить... За этой возней расставанье немного забыли и к опустевшему ба­ лагану опять 'Привыкли. Деревья уж начали зеленеть. Молодая трава по буграм проби­ вается и глухарь бросает токовать. Поворачивает весна на лето. Но не стойкая в горах погода. Замолчали сегодня все птицы, видно, не­ настье чуют. С севера поднимается ветерок и хребты от тумана мутны. К обеду нахмурилась непогода, дождик пошел, похолодало. И еще тоскливей от этого мне показалось. Смотрю я на Демьяна Никитича, и только теперь понимаю, что давно он меня своим видом пугает. Работает он хорошо. Но только усядется временами на камень, колени руками в обнимку, и смотрит перед собой. Скорбное тогда у него лицо, как на старых кержацких иконах. Осмелился я и спросил: — Ослаб, — признается он, — я, Павлуша! С чего — и сам не пойму. Шестой десяток в тайге мотаюсь. И в снег, » в мороз, и в слякоть — всяко терпел, а сейчас устал. Нарывы пошли на ногах, мучают сильно! — Это, говорю, у тебя от воды. Сыро в штольне у нас, ноги в мокре, а вода холодная, вредная. Надо тебе, Никитич, отдых устроить. — Пожалуй, отвечает, полежу-ка я завтра... Ходил сегодня Иван на охоту, рябчика добыл « рассказал. — Опять медведь показался. Лошадиные косточки дочиста об­ глодал. Здоровый, дьявол, следище — в л'опату! Очищаем мы восьмое огниво, какая-нибудь сажень до штрека осталась. До своротка в бок. Поднимает Демьян Никитич с полу щепотку. — Ребята, кричит, золотина! Кинулись мы к нему, видим — правда! Небольшой самородочек, грамм на десять. Первое золото увидали с тех пор, как сюда пришли. Точно цветы у нас на душе расцвели! Глаза загорелись.... Твердит Ванюха. — Подходим! К месту, ребята, подходим, не обманул старик! А Демьян Никитич и хворь позабыл. — Нажмем, говорит, братва, чтобы завтра к обеду в свороток выйти! Ну, и я распалился. Понятно, разве отстану! День ли, ночь ли — все едино работать в штольне. Темно! Не спится мне, дай, думаю, забой навещу. Сам с собой покуме­ каю, как бы нам свороток не пропустить! Ведь я десятник. Зажигаю берестяный факел, хожу, останавливаюсь на устье и слушаю. Такая у меня всегда привычка. Наруже хоть дождик идет, шумит от него тайга. А тут совсем могила. Днем на работе не так заметно. И тачка грохочет, и лопаты звенят, и мы говорим. А сейчас — молчит гора. Пустая и слышная тишина. Кричи, сколько хочешь — не пустит отсюда земля твой голос. Вдаль забираюсь, к забою, ну, совсем, как в гробу! Тускнет душа у меня, и понять не могу, почему. Упрекаю себя — горняк, а земли боишься! Но прислушиваюсь, между прочим, и едва могу совладать со страхом. Так бы и убежал!