Сибирские огни, 1935, № 2
— Гайда молодой, талантливый генерал, его надо сохранить в ар мии... Конечно, каждый, из нас не без недостатков, но он молод и это объясняет его поведение... — Но ведь он развалит армию своими эсеровскими идеями... Адмирал многое прощал ему, но как понять самовольный от’езд Гайды с фронта? Кто его вызывал? Зачем он здесь нужен, в момент, когда фронт терпит поражения? Адмирал еще не знает, что он скажет Гайде, но злоба и нена висть возрастают в нем с каждой минутой. Возмущает адмирала и то, что Гайда приехал .ночью и не торопится доложить о цели свое го приезда. Уже 12 часов днй, адмирал отложил поездку в ставку, чтобы вы слушать об’яснения Гайды на квартире, а его все нет. Адмирал вызвал ад’ютанта: — Передайте в поезд Гайды, что я приказываю ему немедленно явиться ко мне на квартиру с рапортом. Но Гайда явился, не получив приказания. Он смело вошел в ка бинет- не как подчиненный, а как равный к равному. — Я пришел об’ясниться с вами, Александр Васильевич... — Да, вы обязаны мне об’яснить, — вскочил адмирал, и его гла за метнули молнии гнева в противника. — На каком основании вы вдруг покидаете фронт и без моего разрешения — без чьего бы то ни было разрешения, — едете в Омск? Молодой чех, недавно возвысившийся до командующего фрон том, имел свой характер и свои намерения. Он ехал не за тем, чтобы об’яснять свой поступок, он ехал от лица армии, которую возглавлял, требовать об’яснания тех недавних событий, которые адмирал прика зал «забыть». Этот длинноголовый блондин, с толстым бледным но сом и ртом, набитым золотыми зубами, совсем не чувствовал (или не хотел этого показывать) себя виновным перед адмиралом, не хотел стоять навытяжку. Он спокойно сел в кресло, когда адмирал еще сто ял, и не менее спокойно зашил: — Что ж, давайте об’ясняться... Я тоже приехал требовать от вас объяснения... — Что?! — адмирал рывком отшвырнул кресло. — Да, я требую от лица армии расстрелять взяточников и пре ступников... Вы знаете о ком я говорю... — То-есть... Как вы смеете вмешиваться в мои дела? — Я вмешиваюсь в дела государственные, — наседал, горячась, Гайда, — защитником которого являюсь, и всю эту генеральную сво лочь, которая тормозит дело защиты, требую предать военнополево му суду.... Адмирал потерял самообладание и в горячке перескакивал с од ного обвинения на другое. — Это не ваше дело!.. Я поступаю так, как подсказывает мне моя совесть... —| Нет, это дело мое, — вскочил Гайда, — дело тех тысяч, кото рые я бросаю в бой, на смерть. — Вы дезертир!.. — у адмирала даже побелели губы. Он брыз гался слюной и не знал, куда девать руки.—Вы дезорганизатор!.. Вы завели в армии эсеровщину, ваши и офицеры такие!.. Вы развалили армию, поэтому, да поэтому вы и отступаете... Гайда зло улыбнулся: — Мои убеждения вы знаете... Я считал опасным держаться мо нархических тенденций, после того как вы и ваше правительство да ли столько демократических обещний Сибири... Сейчас они стояли озлобленные друг против друга и через стол
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2