Сибирские огни, 1934, № 5

На родового бая Катаева Панона работа­ ло 18 батраков. Свой скот он примеривал на-глазок: — Овец тысячи четыре. Коров, должно быть, пятьсот... До сих пор старые мясники — минусим- цы, спекулянты — скупщики шерсти из Ачинска и ямщики, десятки лет гонявшие «вольную», сокрушенно качают -головами: — Эх, и жили же тут люди! — Жили. Но какие? — Кому, как не ста­ рому Камысу, знать их? Доможаков улус — это не только два'-три Доможаковых, которые яе в силах подоб­ рать свой скот, 1 'э и десятки Доможаковых бедняков и батраков, еле прикрытой отре­ пьями голи. У одних Доможаковых лосни­ лись от жира щеки, у других всю жизнь гноились пропыленные глаза. Их никогда не­ мытое тело раз’едали струпья, щедро посы­ панные вшами. Как не водиться вшам в ру­ бахах, менявшихся однажды в три-четыре года? И вот, знаменитые на всю степь улусы, теперь уже не улусы, а колхоз, «колхоных Мал-Хадари». Колхоных! Вот слово, которое повторя­ лось в улусах и утром, и вечером. Колхо­ ных, колхоз. Было восемь улусов, стал один колхоз. Н о Камыс все-таки недоумевал; — Колхоз — это хорошо. А почему в улу­ сах все осталось попрежнему? Ничего не понимал старый батрак. От­ куда ему было знать, что тут произошла ошибка, и что эта ошибка на языке «ле­ вых загибщиков» звучала, как лобедная реля­ ция: — Район сельхозартели «Мал-Хадари» коллективизирован на сто процентов! В артель принимали всех подряд, лишь бы побольше — и батраков, и бедноту, и серед- мякев, и вместе с ними Доможакоау Татья­ ну, Доможакова Муклая, Сафьянова Павла, Болганова Майрука, Катаева Панона. Баи вошли в колхоз вместе со своими бат­ раками, но далеко не со всеми своими стада­ ми, отарами и табунами. Правда, часть своего скота они обобществили. Зато какую часть! До зеленой весенней травы еще немало должно было растаять снега и утечь воды, а колхозный скот таял от болезней и бес­ кормицы. Зараженный байским скотом, опар­ шивевший, чесоточный, он еле держался на ногах. Целыми сутками голодно блеяли ов­ цы и мычали больные коровы около улус­ ных притонов. — И это называется колхоных? Мало ли о чем передумал старый Камыс. пока не мелькнули в белом тумане с гни Усть- Камыштинского улуса, правления кол­ хоза. Здесь, в конторе Камыс забился в самый дальний и самый темный угол. В избе было душно. Густой табачный дым тянулся в чер­ ные стекла, в старый провалившийся пото­ лок. Забился старик и слушал. Панон, хозяин Камыса, говорил спокойно и уверенно. Как будто он не говорил, а читал газету. Когда его сосед — горячий Майрук iHe выдерживал наплыва мыслей и выбрасы­ вал собранию свою желчь: — Вы скажите мне, если вы стали такие умные, для чего мне колхоных? Пусть со­ трутся следы его прихода и пусть останутся следы его ухода! Скажите вы мне, с каких это пор медведь стал братом корове? Панон отвечал один за всех: — Чего ты кричишь? Знай много, а гово­ ри мало. Какая для тебя разница, что ты будешь колхозником? У Панона твердые мысли, твердые планы, твердые расчеты. Все гуще клубился махорсчный дым в из­ бе, все неспокойнее становился говор, по­ ка не скрипнула, наконец, дверь и не выро­ сла на пороге знакомая фигура Михаила Спирина — уполномоченного райкома пар­ тии. За Спириным перешагнул порог тот, кого ждали в этот вечер, — таинственный ленинградец, двадцатипятитысячник. — Эзень, аргыстар! Здравствуйте, товари­ щи! — пробормотал он первые заученные на чужом языке слева. — Эзень, аргыс! — нестройно ответили притихшие колхозники. Спирин открыл заседание. Ленинградец напряженно слушал. Он не понимал языка, но чувствовал, что Спирин говорит о ягм. — Ну, аргыстар, — закончил уполномочен- яый свою речь, — кто же хочет сказать что-нибудь нашему гостю? Собрание промолчало, Спирину пришлось еще и еще раз повто­ рить свой вопрос. Наконец, отозвался сосед Камыса — Торат Тутатчиков. Путаясь на каждом слове, он рассказал о своем и Ка­ мыса недоумении: — Скажи, друг, почему никогда раньше в наших улусах не болел скот? Ну, болел, мо­ жет быть, один каксй-нибудь барашек! А сейчас все стадо запаршивело, подойти страшно... Ни ленинградец, ни Спирин ответить, ко-